Тень Гегемона
Шрифт:
– Эта должность не нужна и мне. Я хочу такую должность, когда по слову Гегемона прекращаются войны, когда по слову Гегемона перекраиваются границы и разрушаются международные картели, давая всему человечеству шанс на достойную жизнь в мире и той свободе, которую дозволяет его культура. И эту должность я хочу получить, создавая ее шаг за шагом. И не только. Я хочу это сделать с твоей помощью, потому что ты хочешь, чтобы эту работу кто-то сделал, и ты не хуже меня знаешь, что могу ее сделать только я.
Боб молча кивнул.
– И все это ты понимаешь
– Злюсь я на Ахилла. Я злюсь на глупость тех, кто отказался меня слушать. Но ты здесь, а их тут нет.
– Дело не только в этом, – сказал Питер. – Если бы все дело было только в этом, ты бы давно сам себе все объяснил, и мне не надо было бы сейчас распинаться. Так что еще?
– Ты прав, – ответил Боб. – Но тебе не захочется этого слышать.
– Потому что это заденет мои чувства? Давай тогда я вскрою этот нарыв. Ты злишься, потому что каждое мое слово, каждый жест и мимика напоминают тебе об Эндере Виггине. Но только я не Эндер и никогда им не буду, а ты думаешь, что Эндер должен был бы делать то, что делаю сейчас я, и ненавидишь меня за то, что это я постарался, чтобы Эндера отослали.
– Это иррационально, – сказал Боб. – Я это знаю. Знаю, что, отослав Эндера, ты спас ему жизнь. Люди, которые помогали Ахиллу организовывать на меня покушения, день и ночь старались бы убить Эндера без всякой подсказки Ахилла. Его бы они боялись куда больше, чем тебя или меня. Я это знаю. Но ты слишком на него похож лицом и голосом. И я все думаю, что, если бы Эндер здесь был, он бы не налажал так, как я.
– Я это понимаю совсем наоборот. Если бы ты не был с Эндером, он бы налажал непоправимо. Да нет, не спорь, это не важно. А важно то, что мир теперь таков, каков он есть, а мы занимаем положение, при котором, если все продумать, запланировать и осуществлять тщательно, можно мир исправить. Сделать лучше. Не надо сожалений. Не надо желать переделать прошлое. Надо смотреть в будущее и работать, пока задница не сотрется.
– Я буду смотреть в будущее. Я буду тебе помогать. Но сожалеть я буду, когда захочу и о чем захочу.
– Договорились. Теперь, когда это решено, я думаю, тебе следует знать. Я хочу восстановить пост Стратега.
Боб презрительно фыркнул:
– Этим титулом ты хочешь именовать командира армии из двухсот солдат, пары самолетов, пары катеров и роты штабных работников?
– Ну если уж я могу называться Гегемоном, то и ты можешь принять такой титул.
– Как я вижу, присвоение этого титула ты не хочешь показывать в новостях.
– Нет, не хочу. Я не хочу, чтобы люди слышали эту новость, видя на экране ребенка. Пусть они узнают о твоем назначении Стратегом во время показа старых записей о войне с жукерами и услышат закадровый комментарий о том, как ты спас индийских ребят из Боевой школы.
– Нормально, – сказал Боб. – Принимаю титул. А красивый мундир с золотым шитьем мне полагается?
– Нет, – ответил Питер. – При той скорости, с какой ты растешь, мы разоримся на портных.
У Боба на миг затуманилось лицо.
– Что такое? Я опять чем-то тебя обидел?
– Да нет, – ответил Боб. – Я просто подумал, что сказали тебе родители, когда ты им объявил, что ты и есть Локк.
Питер засмеялся:
– А притворились, что с самого начала все знали. Что с них взять?
По предложению Боба Питер расположил главные учреждения Гегемонии на огороженной территории возле города Риберао-Прето в штате Сан-Пауло. Здесь они имели отличное воздушное сообщение со всем миром, а окружали их небольшие города и фермы. Здесь они были далеки от любого правительства. Здесь было приятно жить, строя планы и обучая людей ради скромной цели освободить плененные народы, одновременно не допуская новых агрессий.
Семья Дельфики перестала скрываться и приехала к Бобу под защиту Гегемонии. Греция входила в Варшавский договор, и возврата домой для них не было. Приехали и родители Питера, чтобы не быть легкой мишенью для каждого, кто захочет до Питера добраться. Он нашел им работу в Гегемонии, и если они были недовольны переменой жизни, то никак этого не показывали.
Семья Арканян тоже покинула родину и с радостью приехала туда, где их детей не украдут. Родители Сурьявонга тоже смогли выбраться из Таиланда, переведя семейное состояние и семейный бизнес в Риберао-Прето. Прибыли и другие семьи, связанные с тайцами армии Боба или индийскими выпускниками Боевой школы, и вскоре в окрестностях португальская речь стала редкостью.
Об Ахилле ничего не было слышно. Оставалось предполагать, что он вернулся в Пекин. Возможно, он тем или иным способом пробирался сейчас к власти. Но уверенность укреплялась тем сильнее, чем дольше продолжалось молчание. Китайцы, поработав с ним, достаточно хорошо его узнали, чтобы не допускать к рулю.
Пасмурным зимним июньским днем Петра шла по кладбищу города Араракуара, всего в двадцати минутах на поезде от Риберао-Прето. Она специально подошла к Бобу с той стороны, откуда он мог ее видеть. И встала рядом с ним, глядя на могильную плиту.
– Кто здесь лежит? – спросила она.
– Никто, – ответил Боб, ничуть не удивившись ее появлению. – Это кенотаф.
Петра прочла имена.
Проныра.
Карлотта.
И больше ничего.
– Где-то есть табличка в Ватикане, – сказал Боб. – Но тела не нашли, так что похоронить ее не смогли. А Проныру кремировали люди, даже не знавшие, кто она. Эту идею мне Вирломи подсказала.
Вирломи поставила кенотаф для Саяджи на небольшом индуистском кладбище, которое уже было в Риберао-Прето. Тот кенотаф был несколько более детален – годы рождения и смерти и надпись: «Достигший сатьяграхи».
– Боб, – сказала Петра, – ты с ума сошел, явившись сюда. Даже без телохранителя. Памятник стоит так, что убийцы могут навести оружие еще до твоего появления.
– Знаю, – ответил Боб.
– Мог хотя бы позвать меня с собой.
Боб медленно повернулся. В глазах у него стояли слезы.
– Это место моего стыда, – сказал он. – Я очень старался, чтобы твое имя здесь не появилось.
– Почему ты так говоришь, Боб? Здесь нет стыда. Здесь только любовь. И вот почему мне место здесь – вместе с другими одинокими девушками, которые отдали тебе свое сердце.