Тень Императора
Шрифт:
Между прочим, различное отношение к слонам являлось одной из причин вражды между калхоги и диринами. И, глядя, как охотники отрубают у туши мертвого исполина бивни, уши и хобот, как вьются над лужами крови и расползающимися по яме-ловушке внутренностями огромные мерзко гудящие мухи, Тартунг мысленно был на стороне соплеменников Омиры. Было, право же, что-то ужасно печальное в том, что тело великана ещё не остыло, а начавшие его разделку с висков охотники уже развели костер и жарили на нем огромный кусок мяса, на котором держались ресницы и помутневший, окровавленный глаз...
Калхоги, по словам Омиры, относились к слонам как к братьям, и Тартунгу
"На ровном месте лошадь может обогнать слона, но на пересеченной местности никакой скакун за ним не угонится. Этот неуклюжий на вид зверь с удивительной легкостью идет по равнине, карабкается по горам, пробирается через чащу бесшумно, как мышь. Он ходит по болоту едва ли не лучше всех других животных, поскольку его ноги устроены особенным образом. Когда слон опирается на ногу, она набухает, становится толще. А когда вытаскивает её, освобожденная нога сжимается и легко выходит из топи. Поэтому слон может погрузиться в болото чуть не по брюхо, засасывание, страшное для других животных, не мешает ему идти". Эврих поднял голову, поглядел на покрытые мелкой рябью воды Мирулле и снова склонился над листом толстой шероховатой бумаги.
"Не менее удивительным и хитрым приспособлением являются и слоновьи уши, помогающие этим гигантам поддерживать постоянную температуру тела. Слоны не потеют, они охлаждают свои громадные тела, поливая из хобота водой за ушами и шевеля ими в воздухе. Огромные, как крылья слоновьи уши похожи на колоссальные опахала, по которым их легко отличать друг от друга. Вожатые слонов указали мне на то, что уши слонов редко являются гладкими, но даже в этом случае на них имеются небольшие выемки, помогающие их опознавать. Создается впечатление, что уши одних слонов разодраны шипами, других - разрезаны портновскими ножницами, а третьих - обилием дырок напоминают решето. О происхождении этих отверствий мне ничего не удалось узнать, по-видимому, они являются следствием какой-то болезни. На чистых, не запачканных грязью ушах под тонкой кожей вырисовывается сетка кровеносных сосудов, похожая на рельефную вышивку..."
– И как только у тебя рука не отваливается?
– недовольно вопросил Тартунг, заглядывая арранту через плечо.
– Пишешь и пишешь, словно над тобой надсмотрщик стоит! Глаз со своих любимых слонов не сводишь, о каждом чихе их готов полночи строчить, а на людей вот совсем внимание перестал обращать.
– Ox и зануда! Сколько раз мы с тобой об этом говорили, а ты все уняться не можешь, - отмахнулся от юноши Эврих и продолжал писать мелким, стремительным почерком:
"Не трудно различать слонов и по бивням, которые растут у них всю жизнь. Ежели бы они оставались целыми в течение всей жизни, то достигали бы дюжины локтей в длину. Но бивни ломаются и стираются, приобретая характерную форму. У каждого слона есть
– Слонов ты теперь не хуже погонщиков знаешь, издали различаешь и имена их помнишь. А что Афарга из-за тебя мается, ночами не спит, слезы горькие льет, не замечаешь, - укоризненно ворчал Тартунг, явно не собираясь оставлять арранта в покое.
– Как Задире ухо штопать, так ты тут как тут, а девчонку утешить у тебя времени нет. Дождешься ужо, наложит она на себя руки, закаешься, да поздно будет!
Эврих с досадой отложил Тилорнову самописку. Представить Афаргу плачущей он решительно не мог. Накладывать ей на себя руки было вроде бы не с чего, и, уж разумеется, она не думала в него влюбляться. Хотя, с другой стороны, Тартунг попусту болтать не станет, и с девицей, видимо, в самом деле творится что-то неладное. Слоны слонами, а надобно будет за ней понаблюдать.
– Эгей! Есть кто живой? Куда этот слонолюбивый аррант запропастился?
– донесся от Эврихова шатра зычный голос Хамдана.
– Ага, вот вы где! Возрадуйся, чудо-целитель, сыскал я тебе человека, который видел водяных дев в здешнем озере и клянется, что может проводить тебя на место, где они нежатся на рассвете.
– За определенное вознаграждение, - выступил из-за спины приближающегося телохранителя морщинистый старикашка с донельзя хитрым выражением лица.
– И какое вознаграждение ты желаешь получить?
– с улыбкой поинтересовался Эврих, поднимаясь навстречу пришедшим.
– Три бруска соли!
– выпалил не моргнув глазом старик.
– Однако!
– восхитился наглости своего спутника Хамдан.
– Укерон, одумайся! За три бруска соли можно купить весь ваш вшивый поселок, с сетями и лодками!
– Я готов прогневить водных духов, показывая чужеземцу их дивных жен! Но если уж рисковать головой, то не даром!
– Укерон придал своей физиономии скорбное и торжественное выражение.
– Во всем поселке я один видел водяных дев и остался жив. Никто другой не отважится свести тебя к ним даже за десять брусков соли.
– Хорошо, не будем спорить, три так три, - согласился аррант.
– Имей, однако, в виду: завтра после полудня мы отправимся догонять слонов, и, если я не увижу обещанного, ты ничего не получишь.
– Но, почтеннейший, разве я могу обещать тебе...
– Не можешь, тогда и говорить не о чем, - ухмыльнулся Эврих, чувствуя в словах плутолицего старикашки какой-то подвох.
– Придется рискнуть, - прошамкал тот после некоторых колебаний.
– Я приду к твоему шатру на рассвете, и ты покажешь мне три бруска соли. А может быть, все же дашь один? Ведь если водные духи рассердятся и заберут тебя, окажется, что я рисковал даром...
– У меня больше шансов вернуться живым, если ты ничего не получишь в случае моей смерти, не так ли?
– Я пойду с кванге, и если старик вздумал шутить шутки...
– начал было Тартунг, но Укерон замахал руками, и на лице его отразился самый неподдельный испуг.
– Нет-нет, я возьму с собой только одного! Иначе мы наверняка ничего не увидим! Ладно, я готов получить плату по возвращении.
– Ну вот и договорились, - улыбнулся Эврих. Проводил взглядом старика, заспешившего по вьющейся вдоль берега тропинке к рыбачьему поселку, и поблагодарил Хамдана за то, что тот сумел так хорошо исполнить его просьбу.