Тень Императора
Шрифт:
О сумасшествии Зелхата Эврих услышал от Иммамала только вчера, ибо именно вчера ему пришло в голову поинтересоваться, почему Марий Лаур не обратился за помощью к знаменитому врачевателю, которого он непременно намеревался навестить
Разумеется, в том, что черные джиллы напали на "Ласточку", не было его вины, а попав в Город Тысячи Храмов, он вел себя сообразно обстоятельствам. Излечив Газахлара и не позволив Ильяс убить его, он следовал велениям сердца и, естественно, не мог не попытаться спасти Тразия Пэта, не мог не помочь матери вернуть потерянного сына. Он делал то, что считал необходимым. Вернее, все, что было в его силах. А что ещё можно требовать от человека? Вот только утешит ли это его, послужит ли оправданием в собственных глазах, если, добравшись до Гремящей расщелины, он узнает, что с Кари за эти два года случилось несчастье, от коего её можно было уберечь?
"О, Всеблагой Отец Созидатель, ну почему я вечно испытываю чувство вины перед ближними? За что бы я ни брался, что бы ни делал, долги мои все растут, и растут, и конца этому не видно!"
Эврих покосился на Тартунга и подумал, что вот тащит он парня вместе с Афаргой в Саккарем, а кому они там, спрашивается, нужны? Нет бы ему настоять на том, чтобы юноша отправился навестить Нумию и Узитави да прихватил с собой в поселок траоре новоявленную колдунью. Женщин там мало, мужчины бы её на руках носили, а в Мельсине она ведь без толмача и объясняться не сможет...
– Смотри, солнце село. Не пора ли тебе возвращаться в каюту?
– тронул его за локоть Тартунг.
– Масло я для светильников из Гаслана вытряс, можешь вернуться к своим драгоценным рукописям. Помнится, хотел ты давеча ещё что-то про слонов дописать.
– Чего стоят все мои писания по сравнению с манускриптами известнейших мудрецов и врачевателей, сгоревшими в "Доме Шайала"?
– печально вопросил Эврих, но все же, бросив последний взгляд на быстро темнеющее небо, послушно двинулся к отведенной им в палубной надстройке каюте. А Тартунг, глядя ему в спину, подумал, что если этого чудного арранта что и излечит от душевной тоски, так это возня с вынесенными из огня бумагами. Бесконечная писанина, которую тот почему-то называет "работой".