Тень Инквизитора
Шрифт:
«За что мне это?»
Степанов взглянул на часы.
— Вот моя визитка, майор. Переговорите с начальством, с прокурором, если надо, пусть они звонят мне. — Адвокат помолчал. — Мы согласны на обвинение в мелком хулиганстве и небольшой штраф. Разумеется, никакой уголовщины — красивое и незамысловатое административное нарушение, мой клиент не намерен портить себе биографию.
Мелкое хулиганство все равно пройдет через суд, Копылов заплатит штраф, и, согласно закону, привлечь его к ответственности по этому делу станет невозможным. Придется искать несуществующих бандитов из конкурентной группировки. Красиво и незамысловато. Степанов действительно не собирался тратить много времени.
— А если я решу продолжить следствие? — Вопрос Рубахин задал для проформы. Ответ он знал, но ему захотелось посмотреть, КАК Степанов его произнесет.
Адвокат пожал плечами.
— Тогда я выставлю вас таким кретином, что вы до пенсии будете железнодорожные тупики патрулировать, а не убийства раскрывать. Все понятно?
Понятно было все. Майор кивнул.
— Отлично. — Степанов заглянул в органайзер и сделал пометку золотой перьевой ручкой. — Назначьте слушание на одиннадцать часов, у меня как раз будет свободное время. Если возникнут проблемы с судьей — позвоните, я все улажу. Копылова отпустите, на суд он явится, я обещаю. — «А кто бы не явился, черт возьми?!» — Договорились?
— Я переговорю с начальником управления и прокурором. — Полицейский повертел в руке визитку. — Но, думаю, они согласятся на ваше предложение.
Два несчастливых начальника отправились в отставку меньше года назад, и Рубахин отлично понимал, что его шеф не горит желанием последовать их примеру. Тем более из-за незаметного убийства мелкого бандита. Адвокат прав: железобетонных доказательств не будет, отпечатков на ноже нет, а над кровью на одежде Степанов в суде только посмеется.
Адвокат закрыл органайзер.
— В таком случае, увидимся в суде.
— Можно один вопрос?
— Разумеется, — рассеянно отозвался Степанов. Чувствовалось, что его голова уже занята другими проблемами. — Я слушаю.
— Почему?
Степанов улыбнулся.
— Вам действительно интересно?
— Копылов не может вам заплатить, шумихи вокруг дела не будет…
— Небольшая будет, — признался адвокат. — Но без моего участия.
— Ни денег. Ни славы. Почему вы примчались его защищать?
— Ни денег, ни славы, — задумчиво повторил адвокат. — Ни денег, ни славы. Почему вас это волнует, майор?
— Я думал, что хорошо знаю людей, похожих на вас.
— Вы знаете нас отлично, друг мой, — улыбнулся Степанов. — Вы просто пытаетесь выяснить, кто стоит за хрупкими плечами мелкого инженера? Вам интересно, кто мог попросить меня бросить все дела и примчаться в эту… — Адвокат выдержал деликатную паузу. — В этот кабинет, хотя обычно клиенты сами обивают мой порог. Так?
— Пожалуй, я снимаю свой вопрос.
— Зачем же? — Степанов закрыл кейс и поерзал на стуле, пытаясь устроиться поудобнее. — Скажите, майор, вы были маленьким?
— Что?
— Вы были ребенком? Когда-нибудь?
— Вы издеваетесь?
— Помните восхитительное желание изменить мир?
Брови полицейского удивленно поползли вверх.
— Но при чем здесь это?
— Юности свойственен максимализм, это естественно. Хочется что-то менять, куда-то идти, что-то делать. А потом начинается взрослая жизнь: работа, жена, дети, долги за квартиру, нужна новая машина, где взять деньги, куда пристроить детей на лето? Днем завод, вечером бар или телевизор. Дети бурчат «все нормально», и этого вполне достаточно. И никто не замечает шустрых ребят, которые вертятся вокруг школ и дискотек. А если и замечают, то «это не мое дело», «они крутые, а мы слабые», «пусть этим занимаются те, кому платят». Гораздо проще посмотреть триста десятый эпизод любимого сериала ни о чем и выпить бутылочку пива. Равнодушие, майор, юношеский максимализм уступает место взрослому равнодушию. Я понимаю, что семья это святое, самое главное, но забывать о том, что наши маленькие «я» должны быть частичкой общества, нельзя. И каждому «я» не должно быть безразлично то, что творится вокруг. Но разбудить эти «я» необычайно сложно. Нужна объединяющая идея, сила, если хотите.
— И это дает Союз ортодоксов?
Адвокат улыбнулся.
— Вам платит Курия?
— Хотите вы этого или нет, майор, но Союз пробуждает людей. Отвлекает их от телевизора и заставляет задумываться не только о том, что будет в следующей части сериала. Или вы против того, чтобы в души людей проникала истинная вера?
Впервые в жизни Рубахин постеснялся сказать, что он атеист.
— Убит человек.
— Торговец наркотиками.
— Человек. Кем бы он ни был, разбираться с этим должна полиция.
— Если полиция не справляется, приходят честные граждане.
— В уголовном праве это называется самосудом.
— Вы ничего не смогли сделать с ублюдком, который болтался вокруг дискотеки и продавал героин четырнадцатилетним девчонкам, — пожал плечами Степанов. — И теперь не сможете ничего сделать. Я не позволю упечь Копылова за решетку. Даже если мне придется сломать вашу карьеру, карьеру прокурора и начальника московской полиции, даже если мне придется поставить на уши все газеты и телеканалы страны и потратить на это миллионы. — Адвокат быстро склонился к полицейскому и заглянул в его глаза. — Курия заплатит любые деньги, предпримет любые шаги, но Копылова на свободу вытащит. Потому что это — принципиально. — Степанов поднялся со стула. — А вы работайте, майор, боритесь с преступностью как следует. Тогда у всех нас будет меньше проблем. До встречи в одиннадцать.
Москва, улица Донская,
20 сентября, суббота, 08:08.
Бывая по делам в первопрестольной, митрополит Даниил всегда останавливался в Донском монастыре. Не в Даниловском, не на загородной даче, которую всякий раз предлагали хваткие «специалисты по встречам», вьющиеся среди высших иерархов церкви, а в небольшом островке благодати, притаившейся за красными стенами неподалеку от центра города. Здесь, в окружении друзей, Даниил чувствовал себя уютно и ни за что не променял бы свою скромную келью на пышные хоромы, «положенные ему по сану». Митрополит ценил покой монастыря, любил его величавый храм и старые стены, но встречу, ради которой он приехал в Москву, назначил за его пределами. В небольшом сквере, куда выходили ворота монастыря.
— Христос прогнал из храма менял и указал путь всем нам, — негромко произнес Глеб, задумчиво перебирая четки. — Христос видел слабость человека и готов был прощать грехи, но вера и корыстолюбие несовместимы.
— Блага земные слишком привлекательны, чтобы отказываться от них.
— Они манят, — согласился Сухоруков. — Они обещают рай сейчас. Сейчас, не потом. Рай, осязаемый, доступный любому, кто может заплатить. А того, кто может заплатить, не спрашивают о его грехах.
— И это разрушает веру.