Тень Инквизитора
Шрифт:
— Я не собираюсь строить теократическую диктатуру, но чувствую себя обязанным напомнить людям об истинных ценностях. Скажу честно: меня пугает путь, по которому движется общество.
Глеб не был похож на человека, которого можно напугать, но слова его звучали твердо, обдуманно, и митрополит поймал себя на мысли, что верит им.
— Невозможно остановить корабль, который несет буря.
— Но в наших силах зажечь маяк.
— Это обязанность церкви.
— Мы говорим об одном и том же.
Даниил тяжело вздохнул и отвернулся, задумчиво разглядывая желтые листья. Мокрые осенние кораблики, послушные игрушки неутомимого ветра. Глеб не обманывал: они понимали друг друга с полуслова. Они думали одинаково и мечтали об одном и том же. И это больше всего пугало митрополита. Пугало по-настоящему. Ему вовсе не хотелось быть единомышленником этого железного человека, но «неисповедимы пути Господа». Глеб обхаживал митрополита давно: четыре года назад они случайно или, как понимал теперь Даниил, «случайно» познакомились во время очередного визита митрополита в Лавру. Спокойный, умный, великолепный собеседник, Сухоруков понравился митрополиту, и Даниил с удовольствием принимал его в своей епархии, ведя длинные, вдумчивые беседы. Сначала на общие темы, затем постепенно возникали все более и более острые дискуссии о роли Церкви в обществе, о ее связи с государством. Глеб умел спорить, умел аргументировать свои слова, ни одна его фраза не была брошена ради красного словца: только обдуманные реплики. Глубоко обдуманные. Беседы доставляли митрополиту удовольствие, некоторые идеи он принимал, разделял, предлагал другим иерархам, спорил с ними, аргументировал… и иногда ловил себя на мысли, что пользуется доказательствами Глеба. Его активность не пропала втуне: четкая позиция и принципиальность позволили Даниилу набрать существенный вес в церкви, считаться одним из явных претендентов на пост патриарха, и, задумавшись однажды, митрополит понял, что именно Глеб сделал его таким. Идеи Сухорукова насквозь пропитали Даниила, митрополит проводил их в жизнь, и, самое страшное, Даниил разделял их. А задумался о Глебе он год назад, когда Сухоруков с мягкой осторожностью поведал митрополиту, кто стоит за поднимающим голову Союзом ортодоксов. И для чего именно предназначена Курия. После этого они не встречались пять месяцев. Даниилу надо было подумать, и Глеб тактично не напоминал о себе. Следующая беседа не касалась Курии, но тень Союза витала над собеседниками. И то, что эта встреча состоялась, показывало — ювелирная работа Сухорукова не пропала зря: Даниил был готов продолжать сотрудничество. В следующие месяцы статус-кво сохранялся: Глеб не подпускал митрополита к ортодоксам и ничего не просил для них, но Даниил чувствовал приближение чего-то значимого и не ошибся: болезнь патриарха, мощный всплеск активности Курии и короткая просьба Сухорукова приехать в Москву. Митрополит понял, что сегодняшний разговор станет одним из самых главных в его жизни.
— Патриарх стар и не смог воспитать достойную замену. На его место рвутся алчные проходимцы или ставленники госбезопасности, привыкшие беспрекословно исполнять приказы светских властей. Еще одно такое правление русская церковь не переживет, ее авторитет окончательно рухнет, и наших детей будут воспитывать мормоны с сайентологами. Вы этого хотите?
Даниил покачал головой:
— Ортодоксальные идеи пугают власть.
— Ее пугает гражданская активность. Ей выгоднее иметь триста мелких тоталитарных сект, чем одну истинную религию, приверженцы которой будут чувствовать себя настоящими людьми. Триста мелких сект, плюс телевизор, плюс доступные наркотики — и о революциях можно забыть навсегда. Мелкие погромы не в счет. Все счастливы. Власти не нужна сильная Церковь, власти нужна послушная церковь. А обществу нужна духовная опора, поддерживающая принципы и веру. Обществу нужна организация, догмы которой не будут изменяться в соответствии со вкусами очередного президента. Нам нужна организация, которая будет нести истинные ценности, вечные ценности. — Глеб помолчал. — Нам нужен маяк, а не временные костры, разжигаемые на том месте берега, которое выгодно сегодня.
Сухоруков повторялся. Он уже говорил об этом во время предыдущего разговора, но у митрополита не возникало чувства «заезженности пластинки». Вера, сквозившая в каждом взгляде, в каждом слове, в каждом вздохе Глеба, привлекала.
— Зачем вы позвали меня?
— Пришло время сделать решительный шаг. Союз ортодоксов набрал отличный ход, и вам не следует оставаться в стороне. Вы должны выступить в поддержку Курии. Мои люди готовы: как только вы подадите знак, проповедники назовут обществу имя нового патриарха. Вас поддержит народ, Даниил, именно народ. И никто не сможет встать у вас на пути.
— Его Святейшество еще жив.
— Готовить преемника одна из задач патриарха. Когда речь идет о делах веры, о благополучии Церкви и паствы, истинный верующий обязан поступиться амбициями и преодолеть человеческую слабость. Я уверен, что Его Святейшество оценит наши усилия должным образом и увидит в вас достойного продолжателя дела Церкви.
— А митрополит Феофан? У него достаточно власти и влияния, чтобы нарушить наши планы. Он алчет престола.
Глеб был слишком осторожен, чтобы Даниил даже заподозрил о его связи с конкурентом.
— Вы знаете, Феофан полностью дискредитировал себя. Такой человек не может стоять во главе церкви. У него нет ни авторитета, ни силы, только злоба и жажда наживы. Опасность, исходящая от этого человека, была не последним фактором, побудившим меня ввязаться в это дело.
— И все-таки, что будет с Феофаном?
Глеб рассеянно улыбнулся.
— Даниил, на фоне стоящих перед нами задач это настолько мелкая проблема, что я бы не стал в нее углубляться.
Митрополит покачал головой. Все правильно, ничего другого от Сухорукова ждать не приходилось. От железного Сухорукова. Его напор сметал любую преграду.
— У вас есть факты против Феофана?
— Знаете, Даниил, в свое время Инквизиция чистила паству от еретических учений и колдовства, но иногда необходимо внимательно присматриваться и к самим пастырям. Людям не нравится наличие неприкасаемых, не нравятся безнаказанные аферисты, и умение Церкви откровенно решить свои проблемы пойдет на укрепление веры.
— Или оттолкнет…
— Так могут рассуждать корыстные неверующие сластолюбцы. Не веря сами, они боятся хоть пальцем тронуть конструкцию, убеждая себя, что жена Цезаря всегда вне подозрений. Истинно верующим не следует бояться.
— Вы позволите мне самому написать текст речи?
— Я даже не буду просить ее у вас на правку. Возможно, у нас есть некоторые разногласия, но мы думаем одинаково, Даниил. Мы идем к одной цели. Мне нужны единомышленники, а не рабы.
Глеб не врал. Самое ужасное заключалось именно в том, что он не врал: он уважал митрополита и его право на собственное мнение. И этим уважением привязывал к себе крепче, чем кандалами.
— Гордыня, — прошептал Даниил, — гордыня…
— Вы будете великим патриархом, — так же тихо произнес Сухорукое. — Самым великим в истории.
Гордыня. Она вела его на протяжении всей жизни, она вознесла его на вершину, но разве это правильно? Широкие благотворительные акции, снискавшие Даниилу любовь паствы, он проводил от чистого сердца, искренне заботясь о людях, искренне стараясь быть нужным, стремясь служить. Он знал, что стал хорошим пастырем, одним из лучших в церкви. Он знал, что люди любят его, действительно любят и уважают. Он сделал много, готов был сделать еще больше, но… разве для этого нужен престол? Нужен! Это была цель. В глубине души, в самом дальнем ее уголке, пряталось хладнокровное понимание того, что каждая благотворительная акция, каждая больница, открытая при поддержке епархии, каждый новый приход поднимают митрополита все выше и выше, укрепляют авторитет, подводят к самой вершине.
«Я честен. Я искренен. Я бескорыстно помогаю людям.
Тогда почему я ищу награду?»
Ответ на этот вопрос был один: гордыня. И престол не награда, престол — это…
Глеб давно уехал, а Даниил все продолжал сидеть на лавочке, и мелкий холодный дождик беззвучно орошал черное облачение митрополита.
Отказаться от предложения Сухорукова невозможно, но во время встречи Даниил почувствовал нечто странное, необъяснимое. И в заманчивых перспективах, и в поведении Глеба, и в самой этой Курии, о которой только и говорили в церковных кулуарах, было что-то неправильное. Было что-то тайное, скрытое от глаз. Странные события, сопровождавшие появление Союза ортодоксов в Москве, не давали Даниилу покоя.