Тень 'Курска', или Правды не узнает никто
Шрифт:
Вот - примерные "тезисы" тех размышлений, которые подспудно овладевали мною, когда я из ночи в ночь выходил в опустевшую кают-компанию и, становясь перед ликом Николая Чудотворца, рядом с которым я прикрепил купленную мной накануне своей затянувшейся командировки иконку Божией Матери "Курская" (на днях обнаружившую себя за обложкой моего паспорта), начинал словно бы на "автопилоте" читать почти не воспринимаемые разумом слова акафиста:
"...Разум неразуменный вразумляя о Святей Троице, был еси в Никеи со святыми отцы поборник исповедания православныя веры: равна бо Отцу Сына исповедал еси, соприсносущна и сопрестольна, Ариа же безумнаго обличил еси. Сего ради вернии научишася воспевати
Почувствовав как-то в одну из ночей за своей спиной чье-то постороннее присутствие, я оглянулся и увидел стоящего в ожидании Илью Степановича.
– Дай-ка и я почитаю, - попросил он.
– Все равно что-то не спится... А ты пока можешь отдохнуть.
– Хорошо, - кивнул я и отошел от выполняющей роль аналоя тумбочки.
Еще пару раз меня приходили подменить Дима и Озеров, раза четыре подряд, перед самым рассветом, появлялся матрос Кошкин. Один раз меня подменил минут на двадцать Огурцов - но было видно, что замполиту эта работа дается с большим напряжением, и я не стал уходить, а подождав, пока он устанет, продолжил чтение.
Днем у молитвослова менялись чаще, иногда выстраивалась даже небольшая очередь, так что в это время я позволял себе со спокойной совестью отсыпаться, набираясь сил перед своими ночными "дежурствами".
И длилось все это, как мне показалось, очень и очень долго - может, месяц, может, даже больше. Иной раз так случается, что в выполнение какой-то временной задачи втягиваешься настолько, что её реализация становится едва ли не твоим главным смыслом существования. Помнится, однажды я приехал в Киров в гости к своему институтскому другу Лешке Смоленцеву, и тот потащил меня с какой-то заводской компанией в тайгу за клюквой. Рассевшись по трем легковушкам, мы выехали из города и, время от времени останавливаясь, чтобы "принять на грудь" стакан водки, углубились по разбитой дороге в окрестную тайгу. Часа через два с половиной езды дороги практически не стало, вместо неё появилась залитая водой просека с редкими островками грязи, поэтому пришлось выбираться наружу и сначала промеривать в этом болоте глубину, потом ставить вешки, а потом где толкать, а большей частью перетаскивать машины на руках через глубокие и топкие участки.
Первое время я ещё норовил не намочиться, не вымазаться, и вообще вел себя, как случайно оказавшийся тут человек, которому просто случилось идти рядом с этими машинами в одну сторону. Но когда я набрал воды в сапоги, когда меня окатило из-под колес грязью, а потом пьяный Лешка, пошатнувшись, толкнул меня в лужу, я перестал беречься и сторониться и вовсю увлекся происходящим. Я смело лез в любую самую что ни на есть неизведанную и пугающую своими размерами лужищу, втыкал в её дно вешки, а потом возвращался и волочил машину до сухого места. Таким образом мы ехали часа два или даже больше, выпили за это время всю предназначавшуюся на два дня водку, но в конце концов достигли некоего заранее намеченного ими места. И вот тут-то все и закончилось. И дело, в которое я втянулся. И водка, которая помогала не замечать трудности. И братство, которое держалось на необходимости достижения цели.
Теперь же эта цель была достигнута и каждый вернулся на заранее приготовленные позиции. Для одних смыслом жизни на этот отрезок времени сделался поиск грибов, для других - попытка отыскать в каком-нибудь рюкзаке недопитую водку, для третьих - приготовление салона своей машины к ночлегу...
У меня же не осталось ни дела, ни единомышленников, ни смысла существования. Хоть бери да специально устраивай продолжение этого завершившегося сафари...
Потом, правда, понадобилось искать дрова для костра, понадобилось кому-то этот костер развести и всю ночь поддерживать, так как места в машине для меня не хватило, и жизнь моя опять наполнилась содержанием и смыслом; но сам этот момент - когда путь к цели начинает перевешивать собой значение достижения этой цели - я запомнил с того дня хорошо и надолго.
И вот теперь я вдруг поймал себя в одну из ночей на том, что эти мои полночные "службы" возле иконы святителю Николаю начинают обретать в себе некое самодостаточное, имеющее для меня все более первостепенное по сравнению с тем, ради чего я в них участвую, значение. Я начал просто и ясно понимать, что на свете не существует ничего такого, что могло бы перевесить собой по важности для моей души этого вот стояния перед нахмуренным и одновременно словно бы подсвеченным изнутри ликом Чудотворца да моего бесконечного повторения вроде бы ничего не значащих, но почему-то так волнующих душу слов акафиста:
"...Имеяше воистину, отче Николае, с небесе песнь тебе воспеваема быти, а не от земли: како бо кто от человек возможет твоея святыни величия проповедовати; но мы, любовию твоею побеждаеми, вопием ти сице: Радуйся, образе агнцев и пастырей; радуйся, святое очистилище нравов. Радуйся, добродетелей великих вместилище; радуйся, святыни чистое и честное жилище... Радуйся, Николае, великий Чудотворче..."
...Завершая чтение, я несколько раз подряд истово осенил себя крестным знамением и сделал глубокий поясной поклон.
"Если у меня когда-нибудь родится сын, - подумал я, разгибаясь, - то я обязательно назову его..." - и в эту самую минуту увидел, как висевшая передо мной икона святителя отделилась от стены и словно бы спрыгнула мне на руки. Ноги мои при этом подкосились, я грохнулся на пол и уронил икону. Кинувшись её поднимать, я вдруг почувствовал, что меня словно бы подфутболили под зад - пол подо мною качнулся, я упал грудью на лик святого Николая, и только тут до меня дошло, что наша лодка куда-то движется... Движется! А это значит, что мы все-таки выскользнули из ледяных челюстей и можем продолжить наше возвращение на Родину... Радуйся, Николае, великий Чудотворче - твоими молитвами пришло нам избавление от гибели в пучине!..
– Все стоят по местам на лодке! Срочное погружение! Осмотреться в отсеках!
– громыхнуло по давно уже безмолвствовавшей общекорабельной связи.
– Старпом! Перевести управление вертикальным рулем в центральный пост! Проверить горизонтальные рули в работе!..
Лодка последний раз дрогнула, пол под ногами принял привычное положение, и каким-то неведомым чувством я ощутил, что мы поплыли.
– Погружение 300 метров! Скорость 12 узлов! В кают-компании продолжают читать акафист!..
Я, пошатываясь, поднялся с пола и аккуратно повесил икону на место. Затем подобрал упавший рядом с тумбочкой молитвослов и, едва различая от волнения строчки, прочитал:
"...О, пресвятый и пречудный отче Николае, утешение всех скорбящих, нынешнее наше приими приношение, и от геенны избавитися нам Господа умоли, богоприятным твоим ходайством, да с тобою воспеваем: Аллилуиа..."
А потом не удержался, положил книгу на тумбочку и побежал на центральный пост, дабы убедиться в том, что мы и на самом деле вырвались...