Тень лосуна
Шрифт:
– Ты даже не понимаешь, малый, с кем ты связался. Ты ударил сына Фергюса, второго по богатству банкира столицы!
– Взять с меня нечего, так что это меня мало волнует. Челюсть его скоро заживет, а вот от удара меча он может и не оправиться… – многозначительно поглядев на клинок, произнес Вэйланд.
В ту же минуту толстяк попытался рубящим ударом отсечь руку королевского пажа, но последний с легкостью успел отдернуть руку и, сделав шаг, ударил Гарета носком сапога в пах. От этого болезненного удара толстяк выронил меч и упал на колени, но двое его приятелей, не теряя времени, тут же пошли в атаку.
Отступая, Вэйланд
– Именем короля, прекратить!
– голос, вне всякого сомнения, принадлежал принцу Генгрэду, который, не теряя времени, отшвырнул замешкавшегося от неожиданности бритоголового. Тот отлетел к столу, ударился об угол и затих. Однако за принца тут же принялся обезумевший от злости и боли от унизительного удара в пах толстяк Гарет. Сцепившись, они покатились по полу, и Вэйланд, свалив ударом кулака второго приятеля толстяка, бросился на помощь другу, безуспешно пытавшемуся ослабить хватку толстяка на своей шее.
И тут взгляд его упал на неподвижное тело бритоголового - сына местного банкира, о котором что-то угрожающее кричал Гарет. Он смотрел остекленевшими глазами в потолок, а из-под его головы медленно натекала густая бурая жижа. Юноша перевел взгляд выше и увидел окровавленный угол стола. Бурая жижа, несомненно, была кровью, тело сына банкира, несомненно, было остывающим трупом, а за дверью трактира уже слышались голоса королевской стражи, которая во все времена является в самое неподходящее время…
Несколько часов спустя, Вэйланд, в рубахе из дешевой грубой ткани и в оковах на руках и ногах, стоял в Тронном зале. Каждое его движение стерегли два стражника, держащие наготове свои алебарды.
У стен зала сидели несколько человек в дорогих одеждах. Одни их туфли из искусно обработанной козлиной кожи стоили как несколько этих самых коз, а для того, чтобы описать их одежды, потребовалось бы несколько часов.
В Тронном зале, действительно, заседали представители богатейших людей столицы королевства. Они сверлили взглядами королевского пажа, который стоял в центре зала, и смотрел в окно над троном короля, разглядывая грозовые тучи, нависшие над столицей.
Внезапно распахнулась небольшая боковая дверь по правую сторону от трона короля, и все встали со своих мест. Однако вместо короля перед взорами присутствующих предстал мужчина лет тридцати, с худощавым лицом, которое уже начало покрываться тонкой сеткой морщин: они притаились в уголках проницательных голубых глаз, залегли глубокими складками вдоль крыльев орлиного носа и расчертили, как листок для письма, высокий лоб. Одет он был просто и без затей, но довольно дорого: его узорчатый камзол небесно-голубого цвета и желтые шоссы с крепкой кожаной подошвой стоили, по меньшей мере, увесистый мешочек золотых фольконов. Голову его венчала жестяная корона. Уверенно усевшись на трон короля, шут (а это был именно он) спокойно произнес:
– Не стоит так резко вскакивать, когда я вхожу, господа. Достаточно лишь склониться в поклоне и обращаться ко мне «Ваша светлость».
Находившиеся в зале первые люди королевства недовольно зароптали вполголоса, усаживаясь на места и делая вид, что не видят и не слышат наглеца, которого невесть зачем держат при дворе. Вдруг один из банкиров, чьи пухлые губы лоснились, как переспелые вишни, а похожие на сосиски пальцы были сплошь унизаны перстнями, посмотрев на трон, потребовал:
– Либо проваливай отсюда, шут, либо развлекай нас!
– Ах, ну, разумеется, я выбираю второе! Ведь это моя работа – развлекать это благородное, изысканное общество! Пожалуй, я вам спою! – вскакивая с трона, произнес шут.
«Изысканное общество» старательно отводило глаза, делая вид, что их вовсе не интересуют кривляния наглеца, однако, нет-нет, да и поглядывали, что он там еще придумал? А шут, «подыгрывая» себе на воображаемой лире, запел:
Бывал наш мир един для всех,
Но много зим с тех пор минуло,
Теперь лишь шут подарит смех,
Чтоб горе вас не захлестнуло.
В следующий момент он уже перебежал на другую сторону зала, где гордо восседали лорды, и уже в другой манере продолжил:
Король с ума сошел давненько,
И в королевстве полный хаос -
Теперь убийства тут частенько:
Будь счастлив, просто просыпаясь.
Он исполнил этот куплет, глядя на стоявшего в оковах Вэйланда и тут же устремился к толстогубому банкиру, который с ним заговорил, и, заглядывая в его глаза снизу вверх, еле слышно и почти с угрозой пропел:
Вы все здесь любите смеяться,
Особенно других дразнить,
Пора за это извиняться,
Ведь всех вас скоро хоронить.
Богатей громко возмутился:
– Да как ты смеешь, жалкий шут! Да я тебе на кол посажу посреди столицы за твои нелепые угрозы!
Однако его тут же прервал молодой звучный голос, в котором слышался металл:
– Полно вам бесноваться, сир Бэйлор! Вы находитесь в присутствии короля.
Эти слова принадлежали молодому человеку, стоявшему у трона, на котором уже сидел седовласый мужчина с короной на голове и полуприкрытыми веками. Кожа его была мучнисто-белой, какой она часто бывает у затворников, годами не выходящих на свежий воздух. Иссохшее раньше срока, некогда крепкое тело было закутано в мантию сине-зеленого цвета - цвета королевства, под ней, ближе к шее, проглядывала камиза, а ноги были босыми. Весь его довольно неряшливый внешний вид говорил о том, что совсем недавно он лежал в постели. Он и сейчас был далек от всего этого высокого собрания и молча смотрел куда-то поверх правого плеча Вэйланда.
Присутствующие повскакали со своих мест, выражая уважение королю, но тот не обратил на это никакого внимания.
– Прошу меня простить, ваше высочество, - проговорил банкир, обращаясь к юноше, - я не заметил, как вы вошли с его величеством. – Он склонил голову в знак почтения.
Шут приблизился к трону и встал рядом с королем, широко улыбаясь.
– Здравствуй, Вэйланд, давно мы с тобой не беседовали, – произнес принц Гэйлон, старший брат Генгрэда.
– Мне очень жаль, что долгожданная беседа с вами, ваше высочество, проходит в таких м-м-м… стесненных обстоятельствах. Во всяком случае, для меня, - учтиво склонив голову, произнес паж.