Тень мачехи

Гимт Светлана

— Слушай, ты что, в её смерти себя винишь? — нахмурилась Яна. — Тань, да она рано или поздно кончила бы именно так! Ее бы все равно прибил сожитель, или спилась бы, или вот так же сгорела. Не в коня был корм, понимаешь? Другая бы на ее месте ухватилась бы за твою помощь и вылезла из дерьма, тысячи людей так делают, тысячи помогают и принимают помощь! А Марина — да она только и рассчитывала всегда на жалость! Поныть-то, разжалобить мастерицей была. И ведь мы все ей поверили, посочувствовали! Но дальше этого дело не пошло — а ты оказалась единственной, кто дал ей ту самую удочку, чтобы ловить рыбу. Ты на работу ее устроила, помогла парнишку одеть-обуть, поступить в училище уговаривала… А она

твою удочку — об колено, и снова: пода-а-айте на пропитание! Ох, прости, Господи, что я о ней так! Но это же правда! И правильно, что ты заявление на ее сожителя написала, многие на твоем месте не стали бы связываться — а ты не побоялась. Но кто виноват, что у нас такая система: «вот убьют, тогда и приходите»? Кто виноват, что Фирзина сожителя покрывала, и парнишка признаваться не захотел, и свидетелей не нашлось? И потом, когда Марина к тебе Пашку привезла — ты ведь не отказала, забрала его. Получается, помогала до последнего, делала все, что от тебя зависело. А насчет Макса — ну, знаешь, даже я не предполагала что он настолько подлый! Знать бы, когда за твоей спиной кто-то начинает пакостить — так проблем бы не было. То, что ты слишком ему доверяла — так это всё порядочность твоя. А с другой стороны, как жить в недоверии? Вроде муж с женой, вроде жизнь общая, человек на виду — и что, подозревать его во всех грехах просто ради профилактики? А вдруг обманет? Вдруг украдет? Вдруг зарежет и убьет? Это, извини меня, уже паранойя!

— Да, это уже к Новицкому, — рассмеялась Таня. — Тут-то он точно поставил бы верный диагноз. Кстати, я хотела позвонить психоаналитику. Договорюсь о встрече, надо же дальше распутывать эту историю с Пандорой.

Открыв черную кожаную сумку — изящную, с серебристой металлической отделкой — она достала смартфон и набрала номер Аллы Нестеренко.

— Конечно, мы можем продолжить анализ, — ответила та. — Как вам удобнее, Татьяна: встречаться лично, или говорить по скайпу?

— А это как-то влияет на качество терапии?

— Нет. У меня масса иногородних анализантов, и могу вас заверить, что они вполне довольны эффектом сессий.

— Буду иметь в виду, но пока ничто не мешает мне приезжать к вам, — сказала Татьяна. И вспомнила о смятых листках, лежащих в кармане джинсов еще с той ночи в камере. — Знаете, я делала записи после нашей встречи, и если у вас есть время в понедельник…

Нестеренко записала ее на два часа дня. Татьяна сделала отметку в смартфоне и посмотрела на Яну — та зевала от души, устало подперев рукой голову.

— Знаешь, я поеду, а ты поспи, — поднимаясь, сказала Таня.

— Оставайся! — запротестовала Яна. — Нам обеим нужно отдохнуть. Ляжем в детской, там две кровати — как у нас в комнате институтской общаги было, помнишь?

— Спасибо, Яночка, — Таня шагнула к подруге, обняла ее. — Ты мне итак помогла развеяться, подбодрила. Вообще не представляю, что бы я без тебя делала! И без Тамары с Витькой, они тоже — такие молодцы, я им очень благодарна за то, что решились усыновить Павлика! Но мне нужно домой. Там гора немытой посуды, и ужин надо приготовить — скоро ведь Юра вернется.

— Ну, раз Юра — не смею задерживать! — в глазах Яны появился лукавый огонек. — Вызывай такси и езжай, а одежду твоего упыря я сама на мусорку отнесу — пусть в ней бомжи щеголяют!

Пока такси петляло по скользким улицам, Татьяна даже успела немного вздремнуть — но сон был тревожным, непонятным: будто она гналась за кем-то и одновременно от кого-то убегала, но всё в тумане, не видя лиц, лишь чувствуя лопатками целившуюся в неё опасность, способную нагнать, сбить, растоптать… Вздрогнув, она открыла глаза и сморщилась — голова болела, будто внутри ворочался и басовито бухал колокол. За окном проплывал знакомый лесок, сквозь голые стволы деревьев виднелись стены коттеджей. Через несколько минут таксист завернул к воротам ее дома и остановил машину, принимая деньги в заскорузлую ладонь. Подхватив сумочку, Татьяна пошла к калитке, пытаясь нашарить в сумке связку ключей.

Но калитка оказалась открытой. Как и дверь в дом.

Татьяна сошла с крыльца и остановилась, растерянно глядя в окна. Она помнила, как запирала дом, потому что даже нижний замок, который обычно не трогала, Залесский заставил закрыть на два оборота — стоял над ней, ревниво следя за ее руками, и туманно приговаривал: «Мало ли, что… Береженного Бог бережет…» Она вспомнила, каким было его лицо, и от этого стало еще страшнее.

Кто мог быть внутри? Только Макс — у него оставался второй комплект ключей.

Ярость снова вскипела, губы мстительно сжались, и Татьяна, скользнув за угол дома, решительно выдернула топор-колун из большого березового пня, торчавшего возле поленницы. Поудобнее взяла его в руку и, вернувшись к двери, тихонько приоткрыла ее. Постояла, вслушиваясь в тишину — и шагнула внутрь.

Всё было перевёрнуто. Сломанный стул торчал из-за кухонной двери, на полу прихожей валялась груда одежды, придавленная вырванной из стены вешалкой, в гостиной бессильно вздымали подлокотники зарезанные и выпотрошенные диван и кресла. Кто-то выгреб угли из камина, перевернул кованую дровницу, рассыпав поленья, отбросил к стене стол… Сорванные со стен картины валялись на полу, среди игрушечных машинок Павлика и выдранных паркетных дощечек. Антикварная посуда исчезла из горок, лишь польское блюдо пятидесятых годов — малоценное, но Таня хранила его из-за оригинального рисунка — валялось на полу, располовиненное широкой трещиной. На втором этаже тоже была разруха — сброшенные с полок книги, вспоротые подушки, перевернутая мебель… даже в гипсокартоновых перегородках зияли огромные дыры.

И — никого. Абсолютно пусто.

Татьяна не понимала, что происходит, кто и зачем вторгся в ее дом. Но это вторжение — наглое, мерзкое, будто кто-то крайне неприятный подкрался и сорвал с нее одежду, оставив голой — породило чувство гадливости и беззащитности. Как у вытащенной из раковины улитки, которой больше негде укрыться.

Присев на верхнюю ступеньку лестницы, Татьяна положила топор рядом с собой и нашла в телефоне номер Залесского. Руки дрожали, и она смогла попасть по нужной кнопке лишь с третьего раза.

— Танюша, здравствуй! — тут же откликнулся Юрий. — А я уже обратно еду, только что выдвинулся.

— Юра, кто-то в мой дом залез, — выдохнула она. — Я не знаю, воры, или кто, но тут все вверх дном, даже пол вскрыт, Юра!…

— Немедленно уходи оттуда! — зарычал Залесский. — Собери документы, вещи, самое необходимое, быстро — и уходи. Такси не дожидайся, езжай на своей машине, адрес Менделеева, два. Это мой дом, тебя встретит моя экономка. И отзвонись мне из машины! Я хочу быть в курсе, где ты.

Таня метнулась в спальню — здесь тоже был полнейший разгром. Вытянув из раскрытого шкафа дорожную сумку, стала лихорадочно запихивать в нее разбросанную по полу одежду: какие-то свитера, платья, бельё… Подняла перевернутый ящик, лежавший на куче бумаг: в нем она хранила документы. Схватила паспорт, бросила в сумку конверт со страховым полисом, ламинированный прямоугольник СНИЛСа. В ванной собрала в косметичку разбросанные по полу тюбики с кремами, тушь, помаду — хватала, не глядя, потом разберется. Деньги! Они с Максом хранили небольшие сумы налички в сейфе, но тот, взломанный, зиял пустотой — и Таня поняла, что ее драгоценности тоже украдены. Ладно, что теперь… В кошельке есть кредитка, но основная карта так и лежит у матери.