Тень наркома
Шрифт:
Самолет стоял в положенном месте. Летчик доложил о готовности к полету. Все как обычно. «Взлетаем немедленно. Направление скажу при взлете».
Самолет оторвался от земли. «Летим в Чехословакию».
После двух посадок и заправок на Украине летчик взял курс на Чехословакию.
Там приземлились рано утром. «Заправляйтесь и возвращайтесь», — приказал я летчику.
Как и было оговорено ранее с чехословацкой стороной, «генерала Багрова» с территории аэропорта выпустили без выполнения каких-либо формальностей. Я попросил таксиста отвезти меня на вокзал и через час уже сидел в
Прибыв туда вечером, я переночевал в гостинице, где знали с трудом объясняющегося по-немецки «генерала Багрова», а утром из этой гостиницы вышел так же с трудом объясняющийся по-немецки турецкий бизнесмен и попросил отвезти его в аэропорт.
Действующая итальянская виза в паспорте турецкого бизнесмена была проставлена мною на улице Чайковского. Я купил билет в Париж. Штамп в паспорте о въезде в Чехословакию не вызвал подозрения у пограничного контроля, и к концу дня я приземлился в Париже. Показав итальянскую визу, попросил французскую транзитную визу. Мне ее дали сроком на три дня. Все, как я запланировал.
В шесть часов я заполнял по-немецки бланк в гостинице «Ориоль». Потом дошел до почты. В воскресенье телеграф работает до семи вечера, но я успел. Я послал телеграмму в Буэнос-Айрес: «Я в Париже. Отель “Ориоль”». Потом вернулся в номер, разделся, лег в кровать и проспал до утра.
По моим подсчетам, если Мария вовремя получила телеграмму, в Париже она должна быть через два дня. Каково же было мое удивление когда утром, спустившись на завтрак, я увидел за ближайшим ко входу столиком Рамона! Прекрасный подпольщик сделал вид, что не знает меня. Я подошел к нему. Поздоровался. Он мне рассказал, что ночью звонила Мария и попросила найти меня.
— Она будет в Париже завтра вечером. Чем я могу вам помочь?
Рамон, Пабло — это друзья Марии, он были вывезены детьми в Советский Союз из Испании после поражения республики. Теперь они живут в Европе, в Латинской Америке. Они планировались как агенты для выполнения особых заданий. Связь с ними поддерживал я. И только я. Теперь у них своя организация. А с Марией у нас особые отношения.
Мария появилась вечером следующего дня.
В среду 1 июля мы пришли в аргентинское посольство. Через два дня пастор посольства принял турецкого бизнесмена в католичество. Я стал Лоренцо. А еще через день новообращенный католик сочетался сначала гражданским браком в консульстве посольства, потом церковным браком у посольского падре с гражданкой Аргентины Марией Иглезиас и к своей турецкой фамилии добавил фамилию жены.
Сразу же после оформления брака я получил аргентинскую визу и вместе с Марией отбыл в столицу Аргентины.
В августе через Рамона я вышел на Хрущева. Он и его друзья думали, что я увез какой-то компрометирующий их архив. Никаких документов у меня не было. Они просто не понимали, что публикация подобных документов нанесла бы удар по авторитету партии, а этого я допустить не мог. Однако я не стал их разубеждать. Было достигнуто соглашение. Я исчезаю и никаких документов не публикую. Они не будут меня искать и оставят в покое мою семью.
Через год у меня родился сын. Мы назвали его Лоренцо.
В октябре 1964 года прогнали Хрущева. Однако радости по этому поводу я не испытываю. Те, кто занял его место, еще дальше отходят от марксизма. Боюсь, отход этот уже необратим.
Первые ошибки были сделаны еще при Ленине: не была выработана система замены руководящих кадров. При Сталине идея всемирной революции для блага трудящихся была заменена стремлением укреплять одно государство. При Хрущеве от марксизма остались одни слова. Брежнев — никакой не марксист.
В последнее время я думаю о том, что ошибочной была и идея о возможности построения социализма в одной стране, тем более в такой, как Россия.
Сегодня 60 лет революции. Увы, она не победила. Но я верю в ее идеалы. Верят и мои друзья. У нас очень большие финансовые возможности, и мы используем их, когда поймем, что где-то в мире создались предпосылки для третьей революции. Французская буржуазная, Октябрьская антикапиталистическая — будет и третья, социалистическая. Где и когда, не знаю. Но будет. И ей нужны будут средства.
Да здравствует коммунизм!»
27. Открытки
— Все это очень интересно, — констатировала Мальвина, — но интересно с исторической точки зрения…
— С практической тоже, — добавил я. — Мы знаем, что у людей есть деньги…
— И очень большие, — уточнила Мальвина.
— Огромные, — согласился я. — Но неизвестно, как к ним подобраться.
— Давай подытожим, что мы знаем?
— Главному фигуранту сейчас должно быть девяносто три года. При всем уважении к кавказскому долголетию трудно предположить, что он продолжает заниматься активной политической деятельностью. Остается думать, что главное действующее лицо теперь — Лоренцо Иглезиас.
— Как его найти?
— Вопрос стоит иначе: можно ли его найти. Давай с самого начала. Почему мы должны верить, что записки сделал сын наркома и действительно ли он его сын? Если это так, то вправду ли его отец оставил воспоминания? И самое главное: точно ли наркому удалось бежать из Москвы?
— Ты хочешь сказать, что записки могут быть подделкой?
— Ты спрашивала себя, зачем они написаны? Нарком — человек, на которого навалено столько, что, если бы он стал писать воспоминания, то в первую очередь попытался бы оправдать себя. Ведь в семьдесят седьмом году ему было восемьдесят восемь. В этом возрасте государственные деятели пишут политические завещания, что-то пытаются объяснить, доказать, а в его положении нужно оправдаться. А он… Подробно описывает свое бегство из Москвы. Неужели это самое важное в его биографии?
— Он просто хотел доказать, что остался жив — и всё.
— Описание бегства занимает вторую часть воспоминаний. В первой он говорит о деньгах. Ему важно рассказать, откуда у него их так много. Мы знаем, что он не блефует и что в распоряжении его, условно скажем, сына большие деньги, вспомни про миллионный перевод Янаеву. Вторая часть — рассказ о бегстве из Москвы. Ему важно объяснить, кому принадлежат деньги. Таким образом, эти заметки — не политическое завещание, а объяснение, откуда деньги, и указание на то, что теперь они законно принадлежат некоему Лоренцо Иглезиасу.