Тень Основателя
Шрифт:
— Не заговаривай мне язык. Я в другом смысле!
— А… опять пошлости, да? — Я изобразил скучающий зевок и отвернулся.
— Неженка, я серьезно! Нам нельзя терять времени! Сам рассказывал, что в городе уже листы с нашими изображениями на стене стражи висят и вознаграждение назначено. Надо выходить на контакт с агентами и… отсюда скорее, пока нас за задницы не прихватили!
— Многоуважаемая Лаура, благородная графиня де Стор. Со всем почтением возлагаю к вашим ногам нижайшую просьбу, выполнение коей сохранит в целости мои уши и ваш язык. Не будете ли вы так любезны и не прекратите ли материться? Хотя
— Любопытной Руаре на базаре нос оторвали. Ты не понимаешь, идти действительно надо. Хотя бы выяснить, есть эти люди в городе или нет. Они же купцы, а сроки навигации ограничены. Вот уплывут они, и что? Пешком будем в Рейс добираться или новой навигации ждать?
— Это ты не понимаешь, — печально вздохнул я. — Еще минимум неделю тебе просто нельзя напрягать ногу. Дай ране срастись. Это я как лекарь говорю. А как Неженка из предместья обращаю твое внимание, что с такой раной в случае каких-либо неприятностей ты не сможешь ни убегать, ни сражаться.
— Смогу, если ты мне снова эту свою гадость дашь, — пожала плечами Лаура.
— Не дам. Во-первых, стосила мало и его надо беречь на самый крайний случай. И нового в ближайшее время я изготовить не смогу. Нужные травы уже отцвели. А во-вторых, нельзя тебе его сейчас пить. Слишком мало времени после последнего приема прошло. Привыкнешь и умрешь.
Лаура глубоко задумалась. Последний аргумент, видимо, все же пошатнул ее убежденность.
— И что теперь делать? Может, все же как-нибудь? — Она встала с лежанки и, стараясь не морщиться и не хромать, прошла к пролому в стене, когда-то бывшему окном, и выглянула во двор старого замка.
Я вздохнул. Вот ведь упрямица!
— Если ты не хочешь хромать всю жизнь, то еще неделю никаких походов дальше чем от лежанки в сортир и обратно у тебя не будет, — предельно четко объяснил я ей сложившуюся ситуацию. — Все ясно? И вообще, что ты нервничаешь? Еды у нас с запасом, ветер не дует, над нами не каплет, и чужие сюда не заходят. Задание ты свое выполнила — меня отыскала. Могу поклясться хоть всеми богами сразу или по отдельности, что знаю никак не меньше, чем любой представитель Древнего рода. И договориться со мной гораздо проще. Могу даже жениться на этой твоей княгине, если она сильно настаивать будет. Так что отдыхай и наслаждайся жизнью.
От подобной интерпретации Лаура даже поперхнулась. Прокашлявшись, она с осторожностью покосилась на меня, мои лохмотья и фигурку костяного ворона, все так же «украшавшую» мою грудь, после чего с трудом выдавила из себя:
— Да нет… не стоит беспокоиться. Не думаю, что Ната будет настаивать на свадьбе… — После чего опять захлебнулась каким-то странным кашлем.
— Ты лучше, если хочется, смейся нормально, не сдерживайся, — посоветовал ей я, — а то вдруг простуда? На, выпей на всякий случай травки, — и протянул ей отвар ромашки.
Этого Лаура уже не выдержала, залившись долгим и звонким хохотом.
Сижу под окнами трактира, слушаю пьяную болтовню и думаю. Думаю я над очень важными вещами. Во-первых, почему я такой дурак? Во-вторых, как этой черно-бурой прохиндейке удалось меня уговорить на подобное? Почему черно-бурой? Так потому что лиса натуральная и масть соответствующая получается. Ну
Да, да, не удержался, сходил полюбопытствовал. Так себе портреты, наш замковый художник намного лучше рисовал, но опознать можно.
Я, конечно, постарался замаскироваться. Но под старика сейчас не получится — слишком уж гудит город, всполошенный недавней смертью святителя. Отряды инквизиции на всех воротах стоят, всех низкорослых стариков немедленно на проверку тащат. Так что не вариант это. А других методов маскировки при остром недостатке средств я не знаю. Так что угваздал лицо да одежду посильнее и пошел. Авось не опознают. А если и опознают, надеюсь, убегу. Бегаю-то я неплохо, мало кто догнать может. А на совсем крайний случай сарбакан с отравленными иглами у меня всегда при себе.
И все же как эта лиса смогла меня убедить влезть в город, в котором меня ищут практически все «ночные граждане»? Мало ли что сама не может, мало ли что навигация пройдет? Куда спешить? Дождались бы следующей навигации или пешком до Рейса добрались бы. Караваны-то ходят. Но нет! Скорей, скорей… Вот и сижу сейчас в грязи под стеной трактира, размышляя, где и как мне найти трех купцов, о которых я ничего, кроме имен, не знаю. А потом еще надо и как-то добиться возможности переговорить с ними… А купцы предместников не любят, это я на собственной шкуре изучил.
Так что единственный выход — рассчитывать на удачу. Потому я сейчас и сижу в грязной луже. Но не просто в грязной луже, а в луже, которая находится прямо под дверью портового трактира «Пьяное бревно», в котором предпочитают пропивать свои деньги моряки с торговых судов, ходящих в Рейс. И не просто так сижу, а внимательно слушаю разговоры, что в этом трактире ведутся! Пассивный сбор информации, как говорил мой отец.
Медная монетка упала в стоящую передо мной полуразбитую плошку, и я привычно заголосил слова благодарности. Ну… получается, что сбор не только информации, а еще и кое-каких денежных средств. Благо что доступный мне макияж позволяет выглядеть весьма жалостливо. Главное, не забывать отстегивать долю кабатчику и вышибале, а то все эти увечья и язвы могут стать чересчур уж правдоподобными!
Оп… а о чем это там говорят? Я насторожил уши.
— Ты чего здесь сидишь, Сэм? Вы же еще на прошлой неделе должны были отплыть в Рейс? Навигация уже неделю как установилась. Все давно ушли!
— Лесса заболела, — невидимый мне Сэм трагически понизил голос. — Зеленуха у нее.
— Это дочка вашего капитана, что ли? Жалко девку. Жить бы ей да жить… — Собеседник Сэма звучно высморкался. — Но при чем тут ее болезнь?
— Гессар ее одну оставлять не хочет. Все дела отложил, компенсации выплатил. Говорит, что хоть простится с дочерью по-человечески, если спасти не сможет. Одна она у него! Сколько денег он на всяких шарлатанов извел… И все зря. Докторусы говорят, неделя-две ей осталось, не больше. — Не сдержавшись, Сэм слегка всхлипнул. Похоже, неведомая мне Лесса была искренне любима не только собственным отцом, но и его командой.