Тень прошлого
Шрифт:
Это она, с внезапной вспышкой ярости подумал он.
Это она превратила моего сына в моего врага – с первого дня, с первой минуты. Что же делать-то теперь?
Вопрос был риторическим: он прекрасно знал, что ему следует делать. До двенадцати она, конечно, не вернется, и значит, снова придется унижаться и просить об отсрочке. Часть денег она обязательно потратит, но на фоне ста тысяч эта трата будет не такой уж заметной.., в конце концов остаток можно будет вернуть потом. Но то, что она не успеет потратить, он из нее выбьет – если понадобится, то и кулаками. Потому что "либо это, либо пропадать…
Чертова дура!
Лопатин посмотрел на часы и заторопился; было уже
Ни у подъезда, ни по дороге к станции метро, ни на самой станции мадам Лопатина ему не встретилась, что было неудивительно: у жены следователя к этому времени уже хватало собственных неприятностей. Константин Андреевич этого еще не знал и потому, выходя из метро, продолжал нервно оглядываться по сторонам, словно ожидая, что жена вот-вот выскочит из-за угла с пачкой долларов в руке.
К знаменитому ГУМовскому фонтану он подошел, когда стрелки его часов показывали без двух минут двенадцать, Его вчерашнего собеседника видно не было. Константин Андреевич, присев на край фонтана, стал ждать, нетерпеливо озираясь и то и дело посматривая на часы. Через десять минут он нервно вскочил и принялся расхаживать взад-вперед, покусывая нижнюю губу и шепча невнятные проклятия. В половине второго он понял, что ждать больше нечего, и покинул ГУМ, пребывая в самом дурном расположении духа. Человек, назначивший ему встречу, так и не появился. Либо его задержали какие-то дела, либо все это было очередной провокацией, совершенно бессмысленной и оттого еще более обидной. Мысль о том, что обладателя пресловутой видеокассеты могли вычислить и призвать к ответу его коллеги, Константин Андреевич старательно гнал прочь. Это был бы полный крах, особенно после того, что он наговорил по телефону сегодня утром.
В поезде метро опять была несусветная давка. Когда помятый и вспотевший, насквозь пропитавшийся запахами чужого пота и женских духов Константин Андреевич доехал до своей станции и вырвался наконец из этой душегубки, он почти сразу разглядел в заполонившей перрон толпе знакомое волчье лицо с острыми, туго обтянутыми нездорового цвета кожей скулами и глубоко запавшими недобрыми глазами. Константин Андреевич обмер. Лицо медленно улыбнулось ему, показав ряд сверкающих стальных коронок, и, заговорщицки подмигнув, исчезло, словно растворившись в толпе. Лопатин был вынужден схватиться рукой за сердце. Оно колотилось так, словно готово было вот-вот вырваться из грудной клетки, проломив ребра.
Какая-то немолодая женщина остановилась рядом и участливо заглянула в его побледневшее лицо.
– Вам плохо? – с искренним беспокойством спросила она.
– Ничего, ничего, – невпопад ответил Константин Андреевич. – Проходит.., уже прошло. Не волнуйтесь, все в порядке. Спасибо.
– Не за что, – с некоторым сомнением в голосе ответила женщина и ушла, пару раз оглянувшись через плечо.
«Странно, – подумал Лопатин. – Оказывается, на свете еще бывают нормальные люди. Странно.»
Почувствовав, что может идти, Константин Андреевич двинулся к эскалатору и через пару минут из относительной прохлады метро попал в удушающую жару раскаленной послеполуденным солнцем улицы. Воздуха, казалось, не было совсем. Вонь нагретого асфальта, смешиваясь
Когда Лопатин дошел до своего подъезда, он с удивлением обнаружил на скамеечке у крыльца своего сына.
Вопреки обыкновению, Лопатин-младший не носился с воплями по двору, не задирал сверстников, не играл в футбол, не отбирал у девочек и дошкольников конфеты и вообще никак не самовыражался, а просто сидел на скамейке уныло свесив голову и задрав плечи, как нахохлившийся попугай.
– Привет, – на время забыв о собственных неприятностях перед лицом такого совершенно нетипичного поведения, сказал Лопатин. – Ты что, заболел?
Юрий Константинович, не поднимая глаз на отца, отрицательно помотал головой. Он снова был растрепан, и это было пусть и слабое, но все-таки утешение: хоть что-то в этом свихнувшемся мире, будучи раз измененным, вернулось к первоначальному состоянию.
– Тебя, часом, не обидели? – продолжал Константин Андреевич свой допрос, но юный Лопатин снова помотал своей лохматой головой, по-прежнему не говоря ни слова.
– А мама где? – задал Константин Андреевич вопрос, ответ на который интересовал его, пожалуй, в последнюю очередь.
Вопрос этот, однако же, оказался ключевым. Отпрыск поднял голову, и Лопатин с ужасом увидел то, чего не видел уже, наверное, лет пять, – сын плакал, плакал молча и обильно.
– В ми.., ли.., ции, – заикаясь, произнес он.
Так следователь городской прокуратуры Константин Андреевич Лопатин узнал, что его неприятности продолжаются.
Дело было так.
Мадам Лопатина покинула родовое гнездо, прихватив с собой на всякий случай сына. Парень, конечно, изо всех сил старался соблюсти условия их вчерашней договоренности, но она-то знала его наизусть, видела насквозь и потому не могла не заметить, что Лопатина-младшего так и распирает от желания поделиться секретом с первым же встречным Она не сомневалась, что терпеть сколько-нибудь продолжительное время ее отпрыск не сможет (как же, ведь ему обещали персональный компьютер!), и потому решила взять его с собой от греха подальше. Первым встречным мог оказаться и Лопатин-старший, а такая перспектива мадам Лопатиной совсем не улыбалась.
Вера Степановна шла по улице, чувствуя себя чем-то наподобие банковского бронеавтомобиля, на который вот-вот должно быть совершено нападение. Деньги, казалось, жгли ее бок сквозь искусственную кожу сумки и ткань платья и комбинации. Она нисколько не удивилась бы, если бы эти чертовы баксы, от которых пока что не было никакой пользы, кроме сплошной нервотрепки, прожгли сумку насквозь и выпали прямо на тротуар. Кроме того, Лопатин-младший, не отойдя от дома и на квартал, принялся нудно канючить, выцыганивая мороженое, компьютер, велосипед и маску Кинг-Конга. Все вышеперечисленное и еще многое другое было ему необходимо все сразу и сию минуту, и мадам Лопатиной пришлось железным голосом напомнить своему отпрыску о том, что тот, кто хочет слишком много, не получает, как правило, ничего. Юрий Константинович притих, и мадам Лопатина в утешение купила ему банан, который тот принялся жевать без всякого аппетита.