Тень Роксоланы
Шрифт:
Мягкие вечерние сумерки окутывали султанский сад. Ароматы цветов казались более яркими, чем при свете солнца, – жаркие лучи опаляли, наполняли сад мелкой сухой пылью, а в сумерках скрывалась нежная прохлада, разносящая цветочную сладость окрест.
Султан прогуливался по аллеям вместе с Хюррем и радовался спокойствию, окутывающему сад. Любимая была рядом, ее зеленые глаза светились счастьем, а что еще нужно человеку? Душа Сулеймана успокаивалась, боль, поселившаяся внутри, утихала.
– Ступай тише, мой султан, – вдруг шепнула Хюррем, беря Сулеймана за руку. Она тут же повелительно взмахнула стражникам, неотступно следовавшим за ними, приказывая остановиться.
– Что случилось, мое счастье? – удивился султан.
– Тише, тише, не спугни, – улыбнулась Хюррем. – Мы здесь на охоте. И наша дичь очень чувствительная к малейшему шороху.
Султан послушно замер. Своей супруге он доверял всецело. Из-за пышно разросшихся кустов рододендронов послышались голоса. Сулейман поднял брови – он узнал свою сестру, Шах Султан, и ее мужа, Лютфи-пашу, великого визиря империи.
– Я счастлива, муж мой, что вы послушались меня и поступили как должно, – говорила Шах Султан.
– Не знаю, так ли это, – отвечал великий визирь, вздыхая. – Меня мучат сомнения. Может быть, следовало поступить иначе. В конце концов, какая нам разница, кто из шахзаде займет престол? Тем более что брат ваш находится в добром здравии и смерть ему не грозит.
– Ну мало ли! Сейчас не грозит, а завтра – кто знает! – смеясь, воскликнула Шах Султан. – Поверьте, так будет лучше. Опорочив Хюррем в глазах Стамбула и самого султана, мы только выиграем. А Мустафа будет нам благодарен. Вы же хотите сохранить свой пост? Остаться великим визирем и при следующем султане?
Сулейман услышал достаточно. Он было хотел шагнуть вперед, поднять шум, немедленно повелеть стражникам схватить непокорную сестру и ее мужа, посмевших устраивать заговор, но Хюррем положила ему на плечо ладонь, и султан остановился.
– Не нужно, – сказала султанша. – Не нужно шума. Не нужно, чтобы кто-то знал о подобных настроениях в семье. Все сделаем тихо.
На следующий день Лютфи-паша отправился в ссылку, в далекую Диметоку, а Шах Султан развелась с ним. Две дочери паши, Эсмехан Бахарназ Султан и Неслихан Султан, остались с матерью, и султан обещал лично заняться устройством их судьбы. Шах Султан было строго наказано вести себя тихо, чтобы не последовать в отдаленную провинцию, где дочерей ее отдадут замуж за незначительных чиновников. Больше сестра султана не пыталась заниматься политикой.
Сулейман покровительствовал искусствам, и как-то в голову ему пришла удивительная мысль: почему бы не поручить какому-нибудь хорошему художнику написать портрет возлюбленной супруги. Ведь это несправедливо, что женщины Европы красуются на многих портретах, а его прекрасная Хюррем не имеет ни одного. Да, такой портрет нельзя было бы показывать, он должен был бы оставаться в стенах гарема. Но для истории…
В последнее время Сулейман нередко задумывался о том, как оценят его правление в далеком будущем. Что скажут о нем потомки?
К его удивлению Хюррем категорически отказалась от портрета. Ее никак не удавалось уговорить. Даже когда султан сказал, что лично испросит разрешение у шейх-уль-ислама и в этом не будет никакого поругания веры, Хюррем стояла на своем.
– Почему ты не хочешь, чтобы художник написал твой портрет, любовь моя? – поинтересовался Сулейман. – Это хороший художник, а я хотел бы иметь перед глазами твое изображение.
– Тебе не нужно мое изображение, ведь у тебя есть я, – ответила Хюррем Султан.
– Да, есть. – Сулейман дотронулся до ярких рыжих волос, поправил ожерелье, отягощавшее нежную шею. – Но все же – почему? Я хотел бы понять.
– Это будет неправда. – Хюррем Султан покачала головой, и массивная подвеска вновь сползла чуть в сторону, что вызвало у Сулеймана улыбку – его любимая жена обожала драгоценности, но так и не научилась носить их. Всегда у нее что-то сбивалось, переворачивалось. Удивительно, но в этом было непередаваемое очарование, куда как большее, чем у других женщин.
– Неправда? – задумчиво переспросил султан.
– Да! Неправда! – Рыжие пряди взметнулись и опали, когдаХюррем Султан кивнула. Сулейман завороженно следил за игрой ее лица, волос, движениями тела. – Конечно, неправда. Как может быть правдой рассвет, изображенный на картине, если он давно сменился днем, вечером, а потом и ночью? Если наступил новый рассвет, множество новых рассветов, и ни один из них не был похож на тот, что мертво застыл на полотне? Как может быть правдой румянец, который исчез годы и годы назад? Нежность кожи, сменившаяся морщинами? Как я смогу жить, глядя на портрет, который убил и приколотил гвоздями к холсту единственный миг моей жизни, украв его у меня?
– А если портрет будет красив?
– Это неважно, – отмахнулась Хюррем Султан. – Это ведь мертвая красота, красота, которой не существует. Есть только одна я, вот тут, перед тобой. Все остальное – ложь, красивая или безобразная – неважно.
– Но художники все равно напишут твои портреты, – улыбнулся Сулейман. – Даже если ты не будешь позировать им, они напишут по описаниям или по воображению. Говорят, Тициан уже сделал это, и существует твой портрет его кисти.
– Пусть. – Хюррем Султан серьезно смотрела на повелителя. – Это не мой портрет. Это портрет Тициана. Знаешь, я долго думала над этим и поняла, что все художники пишут только себя. Так или иначе, но только себя, если не изображение свое, то душу. Даже Синан-ага, который строит для нас такие великолепные мечети и мосты. Он ведь тоже строит – себя!
– Но красота мечети, которую он построил по твоему заказу, говорит о красоте твоей души. – Сулейман внимательно слушал жену. Она часто поражала его своими рассуждениями.
– Нет! – Вновь взлетели и опали рыжие пряди. – О красоте моей души говорит лишь величина этой мечети, а все остальное – это красота Синана-аги.
– А о чем же тогда говорит величина Сулеймание? Ведь это – самая большая мечеть Стамбула. – Сулейману стало любопытно. – Тоже о красоте души Синана-аги и моей щедрости?