Тень Роксоланы
Шрифт:
Баязид знал, что если бы Селима не было, то и мать, и отец любили бы его больше. Это он был бы рядом с отцом во время походов, ему бы доставались ласки матери. Ну а потом, возможно, ему удалось бы и до звезд дотянуться. Ведь не такие они недоступные, как кажется на первый взгляд.
– Я знаю, что наш отец хотел видеть на своем троне Мех меда! – Баязид топнул ногой, как маленький ребенок, требующий сладости. – Яман, Мехмед давно в могиле, Мустафа казнен, почему же отец даже не смотрит на меня?
– Вы ошибаетесь, шахзаде. – Ага был терпелив, как всегда. – Я думаю, что повелитель видит в вас своего преемника.
– Тогда почему я столько лет гнил в Конье, потом в Кютахье, теперь вот в
– Не такой уж он и никчемный, – пробормотал Яман.
– Что ты сказал?! – В глазах Баязида полыхнуло такое бешенство, что слуга попятился.
– Я говорю, что повелитель дает вам возможность доказать свою преданность, поэтому вы и находитесь здесь, в Амасье. Это очень важный санджак, вам должно быть это известно, – сказал наставник. – Вы же знаете, что вас обвиняют в излишней порывистости, вашим решениям зачастую не хватает взвешенной мудрости возраста.
Баязид резко шагнул вперед. Ага втянул голову в плечи, сжимаясь. Нрав шахзаде был крут, и слуга не раз получал оплеухи, о которых предпочитал умалчивать, не признаваясь никому, что молодой наследник настолько не ценил его. Напротив, Ямал всегда утверждал, что шахзаде Баязид слушает его советы, и вообще не принимает никаких решений, не обсудив их предварительно с ним. В свое время это помогло Яману-аге добиться благосклонности Хюррем Султан. Великая султанша заметила скромного агу, дала ему важное поручение, и Яман-ага верой и правдой служил ей, впрочем, отнюдь не бескорыстно. Так что когда на шахзаде находили приступы ярости и он крушил все вокруг, не забывая и о верном старом слуге, тот молчал, но помнил о каждом ударе, о каждом неуважительном слове, о пренебрежении советами. У него была очень хорошая память.
– Что ты там бормочешь о мудрости возраста? – крикнул Баязид. – Посмотри на себя, Яман! Твоя голова уже припорошена снегом, но в ней гуляет ветер. Твои мозги размякли, а глаза утратили зоркость! С возрастом к тебе пришла лишь слабость, но никак не мудрость! Дурак останется дураком, сколько бы лет ему ни было, и ты – пример тому!
– Как скажете, шахзаде. – Ага поклонился с почтением, которого не испытывал. В душе его тлела ненависть, замешанная на презрении. Этот мальчишка, которому так много было дано от рождения, так мало ценил открывающиеся перед ним возможности, не умел ими воспользоваться. Зато всегда требовал, требовал и требовал, будто имел на это право, будто был самим великим повелителем, султаном всего мира!
– Последний раз спрашиваю, Яман, со мной ли ты? Пойдешь ли ты моей дорогой до самого конца, каким бы этот конец ни был? – Баязид гордо выпрямился, упер руку в бок. Золотое шитье кафтана переливалось в лучах солнца, падающих из окна, драгоценная брошь на чалме сверкала, ослепляя глаза. – Что скажешь, старый слуга?
– Ваш путь – мой путь, – ответил Яман-ага, еще раз почтительно кланяясь. – Я пойду с вами, куда бы вы ни шли.
Мысли аги при этих словах были мутными, как вода в заболоченном озерце – подернуты ряской, под которой скрывалась зеленоватая, дурно пахнущая жижа, густо насыщенная тиной и гнилыми водорослями. Яман прикрыл глаза, чтобы шахза-де не смог заглянуть в глубь его души – не зря ведь говорят, что в глазах человека отражается все, о чем он думает. Слуга давно научился скрывать свои мысли ото всех, а иногда даже от самого себя.
– Нас осталось только двое, – рассуждал тем временем Баязид. – Я и Селим. Больше у нашего повелителя нет сыновей, некому претендовать на престол. Если не будет Селима, то я окажусь единственным, кто может занять трон. Других не будет. И не должно быть. Так правильно. Справедливо.
Яман-ага спрятал кривую усмешку. Несмотря на свою храбрость, воинственность, умелое владение оружием, любовь народа и янычар, шахзаде Баязид иногда проявлял поразительную недальновидность, чтобы не сказать глупость. Из такого человека никогда не получится выдающийся государственный деятель. Да разве можно доверить великую Османскую империю тому, кто только и умеет, что мечом махать, но не утруждает себя даже самыми простыми размышлениями? Вот как сейчас. Он думает, что, устранив брата Селима, сможет воссесть на трон отца и к этому не будет никаких препятствий. Но ведь султан жив. Более того, находится в добром здравии. А шахзаде, считая себя единственной надеждой династии, забывает о внуках султана. Ведь у Селима есть дети. Да и у самого Баязида есть сыновья. Любой из этих малышей может стать наследником повелителя – если на то будет его воля. И такой глупец считает себя единственной надеждой династии! Да убережет Аллах династию!
У аги было собственное мнение о достойном претенденте на престол. Конечно, жаль, что уже давно нет шахзаде Мех меда – он был бы хорошим султаном. Хотя кто знает… Мех мед успел проявить себя как неплохой государственный деятель, у него был живой ум и смелый нрав, но вот что касается придворных интриг – шахзаде был так наивен и прост, что с трудом верилось, что его мать – сама Хасеки Хюррем Султан, мастерица хитросплетений. Что касается Мустафы, то этот шахзаде всегда был игрушкой женщин и чиновников, слишком падкий на любовь окружающих, он делал все, чтобы эту любовь заслужить и поддержать. Недопустимо для правителя. Именно излишняя любовь окружающих и нетерпение привели Мустафу к бунту и смерти. Но и его уже нет, так что и эту кандидатуру можно не рассматривать. Выбирать приходится из двух оставшихся: Селима и Баязида…
Яман укоризненно покачал головой. Выбор не слишком хорош. Но уж если так, то лучше остановиться на Селиме. Ага знал, что многое, что говорят о шахзаде Селиме, вовсе не является истиной, а представляет собой лишь досужие сплетни, умело подогреваемые недоброжелателями наследника. Тот же Баязид кричит на всех углах, что брат его – никчемное существо, алкоголик и женолюб. Но на самом деле Селим пьет не больше, чем любой другой мусульманин не слишком праведной жизни, а что касается женщин – так ведь для этого и существуют гаремы. Возможно, было время, когда Селим излишне усердно посещал гарем. Однако это вполне понятно – у шахзаде долго не было детей, не удивительно, что он прилагал все старания для появления наследников.
Правда, был у Селима один недостаток, из-за которого его недолюбливали янычары: шахзаде не отличался воинственностью. Он был обучен приемам боя, как и положено наследнику империи, он мог командовать армиями, но душа его принадлежала не войне. Селим любил писать стихи и самое увлекательное сражение с легкостью променял бы на несколько стихотворных строк. Что ж… для войны есть военачальники.
– Бисмилляхи Рахмани Рахим! – прошептал Яман-ага. – С именем Аллаха Милостивого и Милосердного!
Он принял решение. Уединившись, Яман написал письмо. Как честный человек, он ничего не приукрасил, а изложил лишь все события, разговоры и собственное мнение на этот счет. Закончив, некоторое время подумал – стоит ли подписывать такое письмо. С одной стороны, простая вежливость требовала этого, учитывая, кому было адресовано письмо. Но с другой стороны – вдруг послание попадет в чужие руки, тогда придется положить седую голову на плаху. Яман решил обойтись без подписи. Тот, кому он писал, должен понять… Ну а в нужное время Яман всегда сможет доказать, что именно он – автор этого письма. Если такое время придет. Пока же лучше побыть в тени… Иншалла!