Тень Сохатого
Шрифт:
Пистолет пролаял три раза. Затем пальцы Боровского разжались, и пистолет с глухим стуком упал на пол. Генрих Игоревич развернулся и быстро двинулся к выходу, не обращая внимания на крики мужчин и визг женщин. Он шел к выходу уверенной, твердой походкой, как человек, сделавший сложную и важную работу, от которой на душе у него стало легче.
На столе генерального прокурора Колесова лежала развернутая газета. В глаза бросался жирный заголовок: «Олигарх убивает олигарха». И ниже чуть менее броским шрифтом: «Кто или что за этим стоит?»
Генеральный
— Читал?
— Эту нет, — ответил Меркулов. — Но вообще я в курсе. Нынче все газеты об этом пишут.
— И не только газеты. Сегодня только ленивый об этом не говорит.
Константин Дмитриевич сидел в кабинете генпрокурора, откинувшись на спинку стула и упершись широкой ладонью в край стола, словно приготовился при первом же удобном случае вскочить со стула и выбежать из кабинета. Или предпринять какие-то меры для собственной самообороны. В последние недели Меркулов чувствовал себя в кабинете начальника неуютно. И не только потому, что Колесов все меньше усилий прилагал для того, чтобы усмирять свои пресловутые вспышки гнева (об этих вспышках знали все подчиненные генпрокурора). Ему не нравилась новая привычка Колесова пристально смотреть на собеседника и затем (словно генпрокурор вспоминал о чем-то важном и крайне неприятном) резко отводить взгляд, прятать его в прищур жирных век, под темные кустистые брови.
Вот и сейчас Колесов вдруг отвел взгляд от лица Меркулова и уткнул его в газету. Затем вздохнул и удрученно покачал головой:
— Совсем уже обнаглели, сволочи. Мало того что страну обворовали, так теперь начинают отстреливать друг друга прямо на улице. Они что, черт побери, считают, что здесь у нас Дикий Запад? Ну как ты мне это объяснишь? Что, совсем у них крыша едет от их миллиардов?
Меркулов пожал плечами.
— Не знаю, Вадим Степанович, — дипломатично ответил он. — Для того чтобы строить догадки, у меня мало информации. А говорить просто так не хочется.
Генпрокурор недобро усмехнулся:
— Мало информации? А это тебе что, не информация? — Он ткнул толстым пальцем в газету и снова уставился на Меркулова недобрым взглядом. — Ты знаешь, что у меня с самого утра телефон не замолкает? Вот только сейчас велел ни с кем меня не связывать, чтобы с тобой поговорить!
— Могу себе представить, — отозвался Меркулов.
Генпрокурор криво ухмыльнулся и покачал головой:
— Это вряд ли. Чтобы понять, нужно хотя бы день побыть в моей шкуре.
— Мне и в моей неуютно, — с грустной иронией сказал Меркулов.
Генпрокурор посмотрел на него и вдруг улыбнулся:
— Н-да, Константин Дмитриевич, дела. Если так пойдет и дальше, нам с тобой некого будет сажать. А может, вместо того чтобы собирать доказательную базу, займемся выдачей лицензий на отстрел олигархов? А? Как тебе моя мысль?
— Мысль интересная, — ответил Меркулов. — Только вряд ли там… — он поднял палец кверху, — …ее поддержат.
— Как раз там от нас с тобой ожидают самых решительных действий, — возразил Колесов. — Ладно, Константин Дмитриевич, хватит лирики. Совершено убийство. Наглое, откровенное убийство. Из разряда тех преступлений, которые мы обычно называем вызовом обществу. И убийца должен быть наказан самым жестоким образом. — Колесов сделал паузу и продолжил: — Однако общество, которому мы с тобой служим, ждет от нас четкого и ясного ответа. За что один олигарх убил другого? Что послужило причиной? И не является ли это убийство лишь началом каких-то непонятных и неприятных для нас событий? Короче, хватай за эту ниточку и тяни, пока не размотается весь клубок.
Меркулов слушал прочувственную речь генпрокурора внимательно и серьезно, хотя, честно говоря, его с души воротило от этих банальностей и пафоса. Ясное дело, что преступление нужно расследовать. К чему вся эта болтовня?
— Кому поручить дело, Вадим Степанович? — спокойно спросил он.
Генпрокурор задумчиво нахмурился. Потом сказал:
— Думаю, это дело лучше всего поручить Турецкому. У него большой опыт по части общения с олигархами. Вот пусть и занимается Боровским. Под вашим контролем. Только чтоб не рассусоливал там… Мы не вправе тянуть. Общество ждет от нас четкого ответа.
И он значительно посмотрел на Меркулова. И генпрокурор, и его заместитель прекрасно понимали, о каком обществе идет речь.
— …Дело о неуплате налогов, — докончил Меркулов начатую фразу. — Этот чудак на букву «м» и так был под следствием. А теперь к прежним обвинениям добавилось новое. Какого черта ему понадобилось это публичное убийство, непонятно.
— Может, нервишки сдали? — предположил Турецкий, лениво пожимая плечами.
Меркулов недовольно поморщился:
— Да не похож он на невротика. Чтобы такие миллиарды зарабо… заграбастать, знаешь, какая воля нужна?
— Ты вроде хотел сказать «заработать», а не «заграбастать», — заметил Александр Борисович.
— А поди знай, сколько там заработанного, а сколько — просто украденного, — сказал Меркулов.
— Ну, тогда коки нанюхался, вот и померещилось ему что-то. Я слышал, у нынешнего высшего света кокаин снова в моде.
Меркулов отхлебнул чайку, поставил чашку на стол и сказал:
— Вот и выясни: что и как. В принципе, дело несложное. Если, конечно, не будешь копать слишком глубоко.
— Копаю как копается.
Меркулов усмехнулся:
— Да я не спорю. Просто надо без достоевщины и глубинных мотивов. Узнай причину — и этого достаточно. Только имей в виду, начальство с нас за это дело по три шкуры на день будет драть. Поэтому особо не затягивай. И с журналистами постарайся не встречаться. Сам знаешь, как они могут истолковать любое твое слово. Генеральный почему-то предложил мне довести до тебя свое решение, хотя вполне мог бы и сам. Ты же ведь его помощник. А не мой.
— Но по-прежнему под твоей рукой, Костя. В смысле, босс!
Меркулов вновь поморщился:
— Не юродствуй, Сань. И так тошно.
Турецкий чуть склонил голову набок и посмотрел на Меркулова лукавым взглядом.
— Чего это ты таким чувствительным стал? Стареешь, что ли?
— Может быть, — ответил Меркулов. — Но то, что не молодею, это точно.
Генрих Игоревич Боровский выглядел именно так, как представлял себе Александр Борисович. Его упитанное, лощеное и красивое лицо, которое так часто показывали по телевизору, немного осунулось, но практически не изменилось. Вот разве что стало чуточку бледнее, да в черных глазах, прежде таких уверенных и лучистых, появились растерянность и грусть.