Тень среди лета
Шрифт:
Точнее, мрачными были трое. Четвертый, хотя и не отставал, еле заметно крутил головой, кого-то или что-то выискивая. Лиат уловила шепот: зрелище позабавило зрителей. У нее упало сердце.
Четвертым носильщиком был Итани.
Марчат Вилсин, должно быть, заметил ее волнение и недоуменно покосился на помощницу. Лиат стояла с отсутствующим видом, боясь выдать себя. Она уже чувствовала, как у нее запылали щеки, и изо всех сил желала, чтобы румянец был не очень заметен. Четверка носильщиков подошла к хаю, и двое передних опустились на колено, чтобы полотно было лучше видно. Итани, кажется, наконец понял, куда попал, и встал навытяжку. Хай
– Вилсин-тя, нет ли здесь женской комнаты?
– Когда я волнуюсь, со мной творится то же самое, – ответил он. – Эпани тебя проводит. Главное, вернись до того, как хай вызовет своих мудрецов. Если так пойдет дальше, в твоем распоряжении еще пол-ладони, но лучше поторопись.
Лиат ответила жестом благодарности, встала и начала пробиваться за спины собравшихся. Эпани она, конечно же, не искала. Там ее ждал Итани. Она глазами показала ему на колонну, и он отправился туда вслед за ней.
– Что ты творишь? – накинулась на него Лиат, как только они скрылись от чужих глаз. – Сначала избегаешь, а теперь… теперь такое выкидываешь?
– Мой знакомый должен был нести полотно, – оправдывался Итани. – Он уступил мне свое место. И ничего я не избегал. Просто… ну, злился немного, милая. И не хотел тебе мешать. Особенно когда предстоит такое.
– Это называется «не хотел мешать»?
Он улыбнулся. Все его улыбки почему-то обезоруживали.
– Я пришел, чтобы тебя поддержать. Ты справишься. Это обычные переговоры, и раз Амат Кяан и Вилсин-тя тебя выбрали, раз они в тебя верят, то мое мнение не так уж важно. И все-таки я в тебя верю. Я не хотел отпускать тебя, не сказав этого. У тебя все получится.
Она не заметила, как взяла его за руку, и поняла это лишь тогда, когда он поднес ее к губам.
– И почему только ты выбираешь худшее время для самых прекрасных слов…
Мелодия флейты изменила ритм. Лиат вырвала руку и обернулась. Собственно аудиенция должна была вот-вот начаться: советники и слуги готовились вернуться к хаю. Итани отступил назад и изобразил жест поддержки. Его взгляд был устремлен на нее, губы улыбались, а руки… о боги, под ногтями все так же синела краска.
– Я буду ждать! – напутствовал он, и Лиат метнулась обратно, чуть не бегом пробираясь меж сидящих мужчин и женщин. Она упала на скамейку рядом с Вилсином-тя как раз тогда, когда два поэта и андат преклонили перед хаем колена и заняли свои места.
– Успела, – заметил Вилсин. – Тебе нехорошо?
«Нехорошо? Да лучше и быть не может», – подумала Лиат. Она представила выражение лица Амат – уверенное, почтительное – и постаралась принять такое же.
Маати сидел на бархатной подушке, то и дело шевеля ногами, чтобы их не отсидеть. Помогало не очень-то. Слева от него восседал хай Сарайкета. Хешай-кво и Бессемянный расположились ближе, и если хай не замечал его тягот, то они видели наверняка. В широком круге возникали проситель за просителем и озвучивали свои мольбы.
Худшим из них был западник, привезший с собой тележку в рост собаки, на которой горел очаг и кипятилась в котле вода. Водяной пар привел колеса тележки в движение, и та унеслась в толпу, обгоняя владельца. На его заявление о том, что гальты строят подобные механизмы для военных целей,
Наибольший интерес вызвал второй сын хая Удуна. Весь двор, затаив дыхание, слушал рассказ о том, как младший сын хая пытался отравить двух старших, включая его. Ужасающие подробности смерти первого брата едва не вызвали у Маати слезы, а хай Сарайкета разразился в ответ проникновенной речью, вчетверо длиннее всех прежних заявлений: что-де яд – не хайемское орудие и что власти Сарайкета стоят на стороне оскорбленных и намерены преследовать убийцу до справедливого суда.
– Что ж, – произнес Бессемянный, как только присутствующие поднялись на ноги, чествуя правителя, – теперь ясно, который из сыновей старого хая будет просиживать его трон. Можно подумать, никто из предков досточтимых владык Сарайкета не подносил брату приправленного винца.
Маати оглянулся на Хешая-кво, ожидая, что тот встанет на защиту хая, но поэт лишь смотрел, как второй сын Удуна простирается ниц перед черным диваном.
– Паяц на паяце, – тихо продолжал андат, чтобы никто кругом не слышал, кроме поэта с Маати. – Не забывай об этом. Все, что ты видишь – одна долгая, затянутая пьеса, которую никто не сочинял, никто не ставил и не продумывал. Поэтому они то и дело скатываются к братоубийству. Случай не новый, все более-менее знают, чего ожидать. Только делают вид, будто один хайский сын лучше другого.
– Тихо, – шикнул поэт, и андат изобразил извинение, но, едва Хешай-кво отвернулся, подмигнул Маати. Поэт говорил мало. Он был угрюм с самого утра, когда они вышли в дождь из его дома. По ходу аудиенции его физиономия мрачнела все больше и больше.
Два огнедержца предстали перед хаем, дабы тот рассудил их спор об одном пункте городского закона, и правитель призвал древнюю старуху по имени Ниания Тосогу, придворного летописца. Та что-то долго и еле слышно бубнила, пересказывая полузабытые хроники летних городов, восходящие к первым дням Хайема, когда Империя еще не угасла. Потом, без видимой связи с происходящим, она огласила решение, которое, похоже, не устроило никого. Когда огнедержцы сели, встал пожилой гальт в одеждах цвета зелени с бронзой. Вместе с ним вперед вышла девушка одних лет с Маати или чуть старше. Ее платье было тех же тонов, что и у гальта, но если старик держался с глубоким почтением, выражение лица и рук девушки граничили с высокомерием. Даже поклон вышел у нее заносчиво – подбородок вздернут, бровь выгнута.
– А вот она паршиво играет! – прошептал Бессемянный.
Хешай-кво пропустил его слова мимо ушей и наклонился вперед, не сводя глаз с просителей. Андат, наоборот, подался назад и следил за хозяином не менее внимательно, чем за странной парой.
– Марчат Вилсин, – на весь зал, как актер со сцены, проговорил хай Сарайкета. – Я прочел твое прошение. Не припомню, чтобы Дом Вилсинов прежде участвовал в скорбном торге.
– Суровые времена настали в Гальте, повелитель, – ответил Вилсин и принял позу, хотя и официальную, но с некой толикой попрошайничества. – Столько чайников еще нужно наклепать…