Тень среди лета
Шрифт:
– Я спросил Наани-кво о вас, – ответил Маати. – Ему это не понравилось. Мне пришлось неделю драить полы в большом зале. А потом я спросил его снова. И опять заработал наказание. В конце концов… в общем, как-то ночью я пошел мыть полы уже без указки. Мила-кво спросил, что я делаю, а я ответил: «завтра пойду задавать тот же вопрос, вот и решил выполнить работу заранее». Он спросил, не полюбил ли я драить камни, а потом предложил повышение.
– И ты его принял.
– Еще бы! – ответил Маати.
Оба надолго замолчали. Ота увидел жизнь,
– Обо мне никто не должен знать, – сказал Ота.
– Я никому не скажу. Клянусь.
Ота принял позу свидетеля клятвы, и Маати ответил тем же. Оба подскочили на месте: кто-то забарабанил в дверь.
– Кто там? – окликнул мужской голос. – Нам здесь назначено!
– Мне пора, – сказал Маати. – Я пропущу переговоры с… Лиат. Вы сказали, что ждете ее, верно?
– Немедленно отоприте! – бушевали за дверью. – Это наша комната!
– Она моя девушка, – ответил Ота, поднимаясь. – Идем. Пока эти не пожаловались хаю.
Люди за дверью, одетые в легкие шелка и дорогие сандалии утхайема, уставились на Оту с гневом и отвращением – подумать только, простой грузчик, да еще из гальтского дома! Однако, увидев за его спиной Маати в одежде поэта, они умерили злость до нетерпения. Юноши вместе вышли в большой зал, где было все так же людно.
– Ота-кво, – начал Маати, едва они очутились в толпе.
– Итани.
Маати сокрушенно попросил извинения.
– Итани. Я… мне так много нужно обсудить… и мы…
– Я тебя разыщу, – пообещал Ота. – Только не говори никому. Особенно поэту.
– Ни единой душе.
– Мы еще встретимся. А теперь ступай.
Маати попрощался с ним – такого учтивого поклона, верно, не видел от поэта ни один грузчик – и нехотя побрел прочь, каждым шагом выражая желание остаться. Ота поймал на себе озадаченный взгляд пожилой утхайемки из толпы, сотворил жест почтения и вышел.
Дождь почти прекратился, на плечо горячей ладонью упал солнечный луч. Остальные носильщики, которые несли сюда дары или держали полог, дожидались хозяев в боковом садике для прислуги. Эпани-тя, домоправитель Марчата Вилсина, сидел там же с улыбкой на лице. Теперь, когда не нужно было сохранять официоз, все повеселели. Старый Тууй Анагат, который знал Оту почти с тех пор, как он стал Итани, чуть ли не всю его поддельную жизнь, принял позу приветствия.
– Ты уже слышал? – спросил он, когда Ота к нему подошел.
– О чем? Видимо, нет.
– Хай набирает отряд – выследить сына Удунского хая, отравителя. Пол-утхайема рвется туда вступить. Того и гляди, насядут на гаденыша, как вши на деревенскую шлюху.
Ота выразил удовольствие, зная, что от него этого ждут, потом уселся под деревом, усеянным крошечными душистыми грушами из тех, что растят для красоты, и прислушался. Все до одного обсасывали новость – люди, с которыми он работал, которых знал, кому доверял, хотя и не настолько, чтобы сказать правду. Все обсуждали казнь
– Эй, – окликнул его Эпани, потыкав носком сапога. – Чего приуныл, Итани? Что-то ты невесел.
Ота деланно засмеялся. У него это хорошо выходило – смеяться и улыбаться по заказу. Очаровывать. Он небрежно изобразил просьбу о прощении.
– Порчу праздник, да? Просто меня только что вышвырнули из дворца, вот и все.
– Вышвырнули? – переспросил Тууй Анагат, и все, оживившись, повернули головы к ним.
– Да. Стоял себе, никого не трогал…
– Вынюхивал Лиат, – продолжил кто-то со смехом.
– …И, похоже, кое-кому приглянулся. Одна женщина из Дома Тиянов подошла ко мне и спросила, не я ли представляю Дом Вилсинов. Я сказал «нет», а она почему-то осталась со мной поболтать. Приятная оказалась бабенка. А ее дружок принял наш разговор близко к сердцу и столковался с дворцовыми слугами…
Ота принял позу невинной растерянности, чем повеселил всех еще больше.
– Бедный, бедный Итани! – воскликнул Тууй Анагат. – Бабы так и липнут. Давай-ка мы тебе поможем. Скажем им всем, что у тебя на одном месте выскочили болячки и ты три дня проходил в подгузнике с припарками.
Ота теперь смеялся вместе со всеми. Опять он победил. Теперь он был как все, свой в доску. Еще пол-ладони они перешучивались и травили байки, а потом Ота встал, потянулся и заговорил с Эпани.
– Я вам сегодня еще нужен, Эпани-тя?
Старик как будто удивился, но изобразил отрицание. Отношения Оты и Лиат ни для кого не были тайной, но Эпани, живший в господском доме, больше других понимал всю их сложность. Когда Ота попрощался с ним, он ответил тем же.
– Я думаю, Лиат быстро управится с поэтами, – заметил он. – Разве ты ее не подождешь?
– Нет, – ответил Ота и улыбнулся.
Амат училась. Сначала она узнала, как работает механизм заведения, как распределяются прибыли и доли охранников, шулеров, борцов и женщин – ритм, налаженный, как течение реки или сердцебиение, где деньги играли роль крови. Она начала лучше понимать, что именно ищет среди невнятных записей и подозрительных расписок. А еще она научилась бояться Ови Ниита.
Амат узнала, что бывает с теми, кто ему не угодил. Проститутки принадлежали заведению, поэтому их отсутствие никем не расследовалось и не проверялось. Их в отличие от нее было легко заменить. Она не захотела бы быть на их месте за все серебро в городе.