Тень среди лета
Шрифт:
– Пожара нет, – ответил Эпани, пытаясь изобразить извинение свободной рукой. – Тут к вам пришли. Он ждет в комнате для особых встреч.
– Он? Кто «он»?
Эпани замялся.
– Оно…
До Марчата дошло, кого имеет в виду слуга, лишь через целый вздох. Потом он кивнул и дал знак принести платье, висящее у шкафа. Ночная свеча давно прогорела за половину – ночь близилась к рассвету, сумерки остались далеко позади. В доме не было слышно ни звука, кроме шороха одежд. Марчат подпоясался, причесал пятерней волосы
– Годится?
Тот принял позу одобрения.
– Вот и отлично, – сказал Марчат. – Принеси нам чего-нибудь выпить. Вина. Или чая.
– Думаете, стоит, Вилсин-тя?
Марчат умолк и задумался. С каждым мигом множились шансы кого-нибудь разбудить – кого-то помимо Эпани или Ошая. Во мраке его беспокойства сверкнула гневная искра: как только андат посмел вот так заявиться к нему, среди ночи? Вилсин отмахнулся.
– Обойдемся без напитков. Ступай спать. Забудь о том, что случилось. Тебе все снилось.
Эпани ушел. Марчат взял огарок ночной свечи и почти ощупью пошел в комнату для особых встреч. Из соображений скрытности она находилась рядом с его покоями. Окон в ней не было, единственная дверь открывалась в отдельную прихожую, так что находящийся внутри всегда слышал чье-либо приближение. Вилсин застал андата сидящим на столе гигантской птицей. Полы его одеяния растеклись вокруг, словно клякса.
– Что это ты удумал, Вилсин?
– Досмотреть сон, – отозвался Марчат, пряча страх под маской ярости. Черные глаза на бледном лице впились в гальта. Бессемянный склонил голову набок. В тишине только и слышалось, что дыхание Марчата. Из них двоих дышал он один.
– Может, скажешь, в чем дело? – произнес он. – И ноги прочь с моего стола. Тут тебе не чайная.
– С какой стати твой парень обхаживает моего? – процедил андат, пропуская замечание мимо ушей.
Марчат поставил перед собой свечу, выдвинул стул и сел.
– Понятия не имею, о чем ты говоришь! – Он скрестил руки на груди. – Либо объяснись, либо иди других пугай. У меня завтра трудный день.
– Так ты не посылал своего человека развлекать ученика Хешая?
– Нет.
– Тогда почему он пришел?
Марчат прочел в лице андата недоверие. Возможно, ему просто померещилось. Тем не менее гальт выдвинул челюсть и подался вперед. Существо в человечьем обличье не шевельнулось.
– Понятия не имею, – отчеканил Марчат. – Хочешь – верь, хочешь – не верь. Мне начхать.
Бессемянный покосился куда-то вбок, словно прислушиваясь, потом выпрямил спину. Ярость в его голосе и лице растаяла, сменилась недоумением.
– Один твой грузчик сегодня заходил к Маати. Сказал, что они познакомились во дворце и договорились вместе погулять.
– Что ж, – отозвался Марчат. – Значит, они познакомились во дворце и договорились вместе погулять.
– Поэт и грузчик? – фыркнул Бессемянный. – Может, и высокородные утхайемки по ночам
Марчат призадумался, пожевывая губу. В самом деле, выходило странно. Учитывая близость предстоящей церемонии, рисковать нельзя. Слишком многое на кону. Он подвинул стул, скрипнув по каменному полу. Бессемянный свесил со стола ноги, отчего сходства с хищной птицей убавилось.
– Кто это был, кстати?
– Он назвался Итани. Рослый такой, плечистый. Лицом похож на северянина.
Тот самый, которого посылала к нему Амат. Дело плохо. Бессемянный, видимо, что-то прочел в его глазах и принял позу – смесь вопроса и приказа.
– Я понял, о ком идет речь. Ты прав. Здесь что-то нечисто. Он был моим телохранителем в тот день, когда я ходил в предместья. А еще он спит с Лиат Чокави.
Бессемянный мгновение-другое переваривал сказанное. Марчат наблюдал за его черными глазами, видел, как совершенные губы дрогнули в неуловимейшей из улыбок.
– Он не мог ее предупредить? – спросил андат. – Как думаешь, она догадывается?
– Нет. Будь у нее хоть малейшее сомнение, это было бы видно без фонаря. Врать она не умеет, что при наших задачах чрезвычайно ценно.
– Если он ничего ей не рассказал, может, ему нет дела до нашего маленького заговора? Кстати, о твоей исчезнувшей распорядительнице ничего не слышно?
– Нет, – ответил Марчат. – Головорезы Ошая предлагали хорошую награду, но ее и след простыл. Никто не видел, чтобы она покинула город. Даже если Амат и залегла на дно где-то здесь, едва ли она попытается предотвратить… церемонию.
– Одно то, что Ошай не сумел ее разыскать – знак тревожный. А тут этот мальчишка, Итани. Либо он работает на нее, либо нет. А если работает…
Марчат вздохнул. Сколько раз он зарекался: все, вот последнее преступление, на которое его вынуждают – так нет, одно тянуло за собой другое, и не было этому ни конца, ни края. Лиат Чокави – глупую, недалекую, милую девочку – ждет позор, а теперь некому будет ее утешить.
– Я распоряжусь насчет него, – сказал Марчат. – Утром поговорю с Ошаем, пусть разберется.
– Не надо, – произнес андат. Он откинулся назад, положив ногу на ногу и обняв колено. Руки у него были почти женские – изящные, тонкопалые. – Незачем. Если его послали рассказать правду, мы уже опоздали и Маати все знает. Если нет, убив его, мы только привлечем к себе внимание.
– Молодого поэта тоже можно убрать, – заметил Марчат.
– Не надо, – повторил Бессемянный. – Нет. Грузчика можно убить, если будет нужда, но Маати трогать не смей.
– Почему?
– Он мне нравится, – ответил андат, слегка удивленно, словно сам только это понял. – Он… он добрый малый. Единственный за многие годы, кто не увидел во мне полезное орудие или средоточие зла.