Тень сумеречных крыльев
Шрифт:
– Вне всякого сомнения. Лиза-Эльза… – Она снова затянулась, и пар окутал столешницу. – Не нравишься ты мне, девица-краса.
– Ну, строго говоря, – неожиданно вступился Виктор, – она пока не сделала ничего плохого. Мне кажется, именно благодаря ей этот самопадающий «Артем-Андрей» остался жив. Доказать не могу, но нюхом чую. С болезнью у Юлии сложнее: тут я не вижу причин и следствий. Может, мы вообще не с того конца цепочки пытаемся тянуть. А может, концов и нет, и все это замкнутый контур, бег по кругу. Что-то мне подсказывает – будет еще третье появление. Обязательно будет.
– Вот оно мне и
– Отчеты – это еще нормально так, – потянулся перевертыш, когда дверь закрылась. В коридоре было тихо, вторая смена оперативников уже заступила, прочие сотрудники шуршали по архивам и сводкам. Кто-то негромко слушал музыку. – Помнится, когда я перепутал машину и вынес лобовое какому-то депутату, Зинаида Мефодьевна заставила меня найти и подкинуть ему щенка хаски, попородистее. Чтобы избавить, понимаешь, от кинофобии.
– Вик... – Они шли в сторону рабочего оупенспейса, и напарник улыбнулся Аде.
– Ага. Знаешь, оказалось, в Красноярске не так просто добыть хорошую псинку. Я перерыл все питомники…
– Вик!
– Что?
– Слушай.
Музыка доносилась из-за закрытой двери. Запертой, если уж на то пошло. В Сумраке в том числе. Перевертыш прохрипел:
– Зар-р-раза…
Они ввалились туда втроем, по очереди, но почти одновременно: маламут, вампир, магичка. Сидящая возле стола на одном из кресел для посетителей девочка помахала им ладошкой. Из динамиков ноутбука Ады доносилось:
Tri martolod yaouank,
Trala-la, la-la-la-la,
Tri martolod yaouank
O voned da veaji…[10]
– На самом деле… – Голос у Эльзы был неожиданно взрослый, живой, лишь слегка неестественно интонированный, как у хорошего робота. – На самом деле здесь говорится не о моряках, конечно же. Поэты всегда понимали немного больше, чем могли выразить. Именно этим объясняется структура стихов: ритм – самый простой способ справиться со стрессом. Обсессивно-компульсивное расстройство, данное через плетение смыслов и слов. Добавить музыку – и получится три компонента.
Ада первой опустила руки, медленно обошла говорящую, присела на свободное кресло. Она слушала очень внимательно. Перекинувшийся обратно Виктор достал из ящика стола экшн-камеру и включил запись. Вампир остался стоять у двери.
– Когда-то давным-давно в далекой-далекой галактике… – улыбнулась девочка, – три сущности решили, что им чего-то не хватает. Они «пересекли океан и бросили якорь у мельничного камня». – Она кивнула в сторону ноутбука, где Нольвенн Леруа как раз перешла к третьему куплету. – Того самого, который ваш Мерлин потом назвал «венцом всего» и втихаря присвоил. Они посмотрели вокруг – и создали Кольцо.
– Кольцо? – уточнил перевертыш. Ада молчала.
– Уроборос, – с охотой пояснила Эльза. – Колесо Сансары. Семь слоев Сумрака, замкнутых встык.
Слышно было, как подавился Эрнест. «Семь! Семь. О Тьма…»
– Это очень простая схема. – Девочка наклонила голову набок, на этот раз плавно, без насекомьей дерганости. – Семь, три и один. Семь слоев, три аспекта, единый Сумрак. Все это самозамыкалось и вращалось вокруг себя исключительно ради одной цели: самозамыкаться и вращаться.
– Подожди, – наконец смогла разлепить губы Ада. – Подожди. Я не понимаю. О каких аспектах ты говоришь?
– Тигр. Двуединый. Вы слышали о них – то, что происходило в Москве, в Нью-Йорке, на курорте в Австрии. А еще каждый из вас видел третий аспект. Чертополох. Он же Страж.
– Ты имеешь в виду… – Голос вампира был еле слышен. – Но это всего лишь…
– Сумеречный мох. Паразит. Основа. Игла, сшивающая слои. Двуединый не был им – проистекал, но не порождал, следовал, но не причинял. И сейчас, когда вы, Иные, уничтожили первые два аспекта, остался только он. Чертополох.
Ада поймала себя на том, что дрожит. Словно тогда, когда под ней вдруг закончилась крыша. Или когда вокруг полыхал дом, в котором ее истекающее кровью тело лежало подле ступеней на второй этаж. Она победила воспоминания, тряхнула головой и втянула воздух между зубов. Виктор встал, подошел и обнял ее за плечи, присев на край стола.
– Поймите. В этом нет ничего сложного. Сумрак был всемогущ. Он мог исполнить любое желание. И в то же время не имел никаких желаний. Он поймал себя в ловушку, из которой, как тогда казалось, не было выхода, и это едва не разорвало Кольцо. Но в тот же момент выход был найден – Сумрак сотворил нас. Всех нас. Ни на что не способных, но обладающих желаниями, потребностями, векторами и градиентами. Это тоже разрывало Кольцо, распределяло потоки, но, ловко подставляя предыдущее звено к последующему, Сумрак создавал иллюзию, что на самом деле все хорошо да ладно. А если наблюдатель один и наблюдает он сам себя – какова будет его картина мира?
Песня закончилась. Девочка поболтала ногами. Сандалии тоже были белыми, без единого пятнышка. Они бы сливались с ее кожей, если бы не имели текстуры. Если бы не обладали формой, дающей угольно-черную тень на беспощадно белой коже.
– Сейчас у Сумрака есть только инерция. Он пытается нащупать новые пути, породить новые аспекты, сотворить новые формы. Такие вот, как, например, я. – Эльза снова улыбнулась, почти как человек. Белые волосы льдисто искрили в свете настольной лампы. – А я – настоящее мертвое. Не этот ваш обман смерти, которым занимаются вампиры. Не обман обмана, которым занимаются остальные Иные. – Она вздохнула и потянулась. – Мертвые не кусаются. Они существуют, чтобы служить живым. Чтобы из праха вырастала трава.
А что вырастает из вас? Чего вы хотите? На самом деле?
Тишина, казалось, просочилась за дверь и погасила весь офисный шум. В этой мучительной звуковой тьме слова Эрнеста прозвучали больно, режуще, словно лезвия, вынутые из обоймы безопасной бритвы:
– Жить. Я хочу быть живым.
Эльза махнула рукой. Словно старому знакомому. Словно в этом взмахе ничего не было. Вампир задохнулся. Он ощупал лицо плохо слушающимися пальцами, потом схватился за сердце. Неожиданно икнул. И захохотал.