Тень темной королевы
Шрифт:
— Похоже, будет спокойный денек, Фрейда.
— И сумасшедший вечер, — вставила Розалина, останавливаясь рядом с Эриком. — Когда людям надоест дожидаться милостивого баронского взгляда, они все как один ринутся сюда.
Мило обернулся и с улыбкой подмигнул дочери.
— Ей-богу, об этом следует только благоговейно помолиться. Я надеюсь, что у Госпожи Удачи нет на вечер других планов.
— Рутии лучше потратить свое благословение на более доброе дело, — буркнула Фрейда и, взяв сына за руку, устремилась наружу. Когда они отошли подальше, Розалина сказала отцу:
— Папа, она непреклонна.
Мило покачал головой.
— Да, Фрейда такая, и всегда была такой, — ответил он, попыхивая трубкой.
— Даже
— Ходят слухи, что и ты был в числе тех, кто много лет назад добивался ее руки, — заметила Розалина.
Мило усмехнулся.
— Слухи, вот как? — И, прищелкнув языком, добавил:
— Да, это правда. Почти все мои сверстники мечтали жениться на Фрейде. — Он опять улыбнулся. — И, честно говоря, мне повезло, что она отказала, а твоя мать согласилась. — Помолчав, Мило отстранился от дочери. — Но что ни говори, а в те дни Фрейда была на редкость хороша. Горящие изумрудные глаза, пышные каштановые волосы, тоненькая, но все, что надо, при ней, и взгляд гордый — от такого взгляда сердце мужчины пускается вскачь. Неудивительно, что она привлекла внимание барона.
От городской площади донеслось пение трубы, и Розалина сказала:
— Пожалуй, я лучше вернусь на кухню.
Мило кивнул:
— А я добегу до площади. Гляну одним глазком и сейчас же вернусь.
Розалина на мгновение сжала его ладонь, и отец увидел в ее глазах тревогу, которую она скрыла от Эрика. Кивком подтвердив, что все понимает, он ответил ей таким же пожатием, повернулся и пошел по улице вслед за Эриком и Фрейдой.
Эрик без труда прокладывал путь сквозь толпу. Несмотря на то что по натуре он был мягким юношей и обычно не прибегал к силе, само его присутствие заставляло людей расступаться. Широкий в плечах, с сильными руками, он казался грозным, хотя в душе питал отвращение к ссорам. Спокойный и самоуглубленный, он предпочитал, слушая рассказы городских старожилов, мирно потягивать бульон, чтобы заморить червячка в ожидании обеда, а не хулиганить и пытаться приставать к девицам, как его ровесники, считающие два этих занятия верхом развлечения. Иногда какая-нибудь девушка обращала на него внимание, но его молчаливость, как правило, пугала ее, хотя за этим не крылось ничего, кроме полнейшей неспособности Эрика придумать подходящую тему для беседы. А перспектива любой близости с девушкой его просто приводила в ужас.
Услышав знакомый голос, Эрик обернулся и увидел оборванца, который проталкивался в его сторону, прокладывая себе дорогу благодаря, скорее, ловкости и быстроте, а не силе и тяжести.
— Привет, — обрадованно сказал Эрик.
— Эрик, Фрейда, наше вам, — ответил юноша. Руперт Эйвери, которого все горожане называли не иначе как Ру, был тем единственным ребенком, с которым Фрейда в детстве запрещала Эрику играть, и тем единственным ребенком, с которым Эрик играть предпочитал. Его отец, большой грубиян, был возчиком и либо гнал упряжку по пыльным дорогам в Крондор, Малакз Кросс или Дуррониз Вэйл, либо валялся дома пьяный в стельку. В Ру, выросшем без присмотра, чувствовалось нечто опасное и непредсказуемое, а именно это привлекало к нему Эрика. Если Эрик не умел очаровывать женщин, то Ру был мастером по этой части — во всяком случае, так следовало из его рассказов. Мошенник и враль, при случае не брезговавший и воровством, Ру был ближайшим после Розалины товарищем Эрика.
Фрейда кивнула в ответ, но едва заметно. Она знала Ру всю его жизнь и по-прежнему недолюбливала его; когда в Равенсбурге совершалось какое-нибудь преступление или просто что-то бесчестное, она была убеждена, что к этому приложил руку Ру. И, по правде говоря, Фрейда чаще была права, нежели ошибалась. Она бросила на сына быстрый взгляд,
— Опять решили устроить засаду на барона? — сказал Ру.
Фрейда метнула на него недобрый взгляд. Эрик смутился. Ру усмехнулся. У него было узкое лицо, умные глаза и живая улыбка, приятная, несмотря на кривые зубы. Внешне Ру был еще менее привлекательным, чем Эрик, но благодаря своей неиссякаемой жизнерадостности и энергичности считался милым и даже очаровательным среди тех, кто его знал. Впрочем, Эрику было также известно, что Ру обладал жестким характером и не всегда держал себя в руках — в результате чего ему частенько приходилось искать защиты у Эрика. Мало кто из ребят мог соперничать с Эриком: он был слишком силен и в тех редких случаях, когда кто-то выводил его из себя, являл поистине устрашающее зрелище. Однажды, в минуту гнева, он ударил одного парня с такой силой, что тот пролетел через весь двор и, ударившись о стену трактира, сломал себе руку.
Ру слегка приоткрыл полу своего потрепанного плаща, под которым, впрочем, был новенький, с иголочки, камзол, и Эрик увидел бутылку зеленого стекла с длинным горлышком. В глаза ему бросился отчетливый оттиск баронского герба.
Эрик закатил глаза.
— Хочешь, чтобы тебе отрубили руку? — сердитым шепотом спросил он.
— Я помогал папаше разгружать повозку.
— Что это?
— Отборное ягодное вино, — ответил Ру. Эрик нахмурился. Даркмур был центром виноградарства и виноделия Островного Королевства, и жизнь практически всех подданных баронии закручивалась вокруг вина. На севере лесорубы рубили дубы, из коих бондари изготавливали бродильные чаны, бочки для выдержки вин и пробки, на юге стеклодувы выдували бутылки, а центральная часть Даркмура представляла собой сплошные виноградники.
Хотя на западе, в Вольных Городах провинций Наталь и Джайбон, тоже делались неплохие вина, ни одно из них по букету, тонкости и выдержке не могло сравниться с винами, произведенными во владениях барона фон Даркмура. Даже виноград сорта «Пино Нуар», ранее ввозимый из Бас-Тайры, потому что его было очень трудно выращивать, прижился в Даркмуре, как ни в одном другом месте Королевства. Пьянящие красные, бодрящие белые, игристые для торжеств, винные изделия Даркмура высоко ценились повсюду, начиная от северных границ и кончая дальним югом, сердцем Империи Великого Кеша. И среди них особенно ценным было густо-сладкое десертное вино, именуемое ягодным.
Сделанное из ягод, сморщенных таинственной сладкой гнилью, которая изредка поражала виноград, оно было редким и баснословно дорогим; цена бутылки, которую Ру прятал под плащом, равнялась полугодовому заработку фермера. А герб на ней означал, что эта бутылка — из личных погребов барона и прислана сюда вместе с другими из резиденции барона в Даркмуре, специально к его визиту в собрание гильдии виноделов Равенсбурга. Конечно, ворам давно уже не отрубали руки, но если бы Ру поймали с этой бутылкой, он заплатил бы за нее пятью годами каторги.
Снова пропели трубы, и показались первые всадники эскорта; знамена шелестели под полуденным бризом, подковы высекали искры из булыжников мостовой. Эрик машинально опустил взгляд на конские копыта, ища признаки хромоты, но таковых не увидел. Как бы ни судачили о том, что барон неважно управляет своими владениями, его кавалеристы держали лошадей в прекрасном состоянии.
Всадники въехали на площадь и, развернувшись у маленького фонтана в две шеренги, начали медленно оттеснять обывателей. Через несколько минут перед Собранием Виноградарей и Виноделов было освобождено достаточно места, чтобы карета барона могла спокойно проехать.