Тень Торквемады
Шрифт:
Великий князь и бояре вскочили на ноги; все стояли молча, в великом трепете. «Ох, не к добру это, ох, не к добру…» — услышал Фернан Пинто шепот кого-то из соседей по столу. Испанцы тоже поднялись, хотя и не понимали, почему падение хлеба, пусть и освященного в церкви, столь сильно поразило пирующих.
— Позовите святого отца, — наконец глухо молвил царь.
Ждать долго не пришлось — священник тоже принимал участие в охоте, но все время просидел в утепленном возке, пробавляясь подогретым вином и сладкими коржиками. Узнав о случившемся, он с величайшим старанием и благоговением собрал весь хлеб с пола, — до последней крошки — прочитал молитву и обрызгал всех присутствующих свяченой водой; она была у него в небольшой серебряной фляжке с чеканным изображением креста.
Затем охотничий пир продолжился, но стал каким-то скучным, натянутым; умолкли шутники, не было слышно ни смеха, ни громких разговоров, да и царь сильно помрачнел. Поэтому бояре облегченно вздохнули, когда Иоанн Васильевич на прощанье предложил всем выпить по кубку вина из его рук и отпустил их со словами:
— А теперь ступайте с Богом.
Спустя неделю после царской охоты, в хмурый ноябрьский день, ближе к обеду, Фернан Пинто сидел возле стола и задумчиво вертел в руках царский подарок — кубок дивной красоты. За такую вещь в Португалии можно купить целую деревню. Но что он скажет Диего Лайнесу, вернувшись домой? Ведь ему так и не удалось побеседовать с великим князем. Хотя, с другой стороны, все складывается не так уж и плохо. Спасти жизнь государя — это не шутка. И потом, Иоанн Васильевич назвал его, простого купца, пусть и фидалго, боярином! (Пинто уже хорошо усвоил иерархию московитов.) Вряд ли царь обмолвился. Но что это могло значить?
За дверью послышались шаги, и в комнату вошел Антонио де Фариа.
— Обедать будем? — спросил он, присаживаясь на лавку.
— Спроси у повара.
— Этого лентяя и лежебоку пора выпороть! Как ты его терпишь?
— А где здесь другого найдешь?
Людей в миссии было немного: повар, ключник, который управлялся по дому и ведал съестными припасами, двое слуг — на все руки мастера, и десяток солдат, переодетых в гражданскую одежду. Они изображали купеческих приказчиков, но с оружием (двумя турецкими пистолями) не расставались никогда, хотя и носили их скрытно — по Москве (всем кроме стрельцов) можно было ходить только с ножом у пояса. Этих помощников и слуг предоставила святая инквизиция, и Фернан Пинто догадывался, что главным их заданием был надзор за идальго.
А еще Антонио де Фариа прихватил с собой студиоза, лекаря-недоучку. Звали его Хосе Алонсо, происходил он из известной в Испании фамилии, да выдался слишком непутевым. Бывший пират выкупил студиоза у кредиторов — Хосе был большим любителем азартных игр и доброго вина. А на это конечно же денег не хватало, и Хосе Алонсо решил поправить положение — выйти с ножом на ночные улицы Севильи.
Ему здорово повезло, что он сразу наткнулся на Антонио де Фариа. Бывший капитан пиратов мигом обезоружил новоявленного грабителя, а поскольку в тот вечер он возвращался от одной сеньоры в прекрасном расположении духа, то не стал ни сдавать юнца ночной страже, ни устраивать ему самоличную экзекуцию. Они зашли в ближайшую таверну, где студиоз, быстро проникшись к де Фариа доверием, поведал ему историю своего грехопадения. Пришлось идальго на свой страх и риск включить Хосе Алонсо в состав миссии, потому что жить ему все равно было не на что, а значит, он мог оказаться в тюрьме в любое время, что конечно же разбило бы доброе сердце его праведной матушки.
Что касается повара Мануэла, то он и впрямь совсем обленился, благо ему не нужно было даже ходить на торг за продуктами — все доставлял подьячий. Толстяк-повар был похож на низкую бадью с ручками и мог спать сутками, как сурок. Спрятавшись в поварне за большим котлом, который всегда был теплым, и улегшись на старый овчинный тулуп, он храпел так, что дрожали стены дома.
— Эй, кто там! — позвал Антонио де Фариа. — Уснули, сучьи дети! Ну-ка, живо сюда!
Прибежал один из слуг, парень лет двадцати пяти по имени Луис.
— Скажи Мануэлу, пусть поторопится с обедом. А пока принеси нам вина. Да не того, что московит привез! А возьми запечатанный кувшин, который стоит в моей комнате.
— Слушаюсь, сеньор… — Слуга скрылся за дверью.
— Почему такой грустный? — спросил де Фариа.
— А чему радоваться? В Москве мы находимся почти два месяца, а так до сих пор ничего и не сделали.
— Ну не скажи… — В комнате появился Луис с кувшином вина, и Антонио де Фариа умолк; когда слуга ушел, он продолжил: — Ты теперь будешь в большой чести у русского государя. А там, гляди, и этого Стефана де Мулена найдем. Так что не вешай нос, старый дружище! Мы еще ого-го! — себя покажем. Испей вина, это превосходная романея. — Антонио де Фариа вдруг весело хохотнул. — Царская романея. Знаешь, как она мне досталась?
— Откуда мне знать?
— Виночерпий великого князя расщедрился. Я только намекнул этому боярину, что царскому спасителю хотелось бы и дома выпить такого доброго вина за здоровье Иоанна Васильевича, как он тут же притащил мне целый кувшин. Печать-то, смотри, чья — государева, с двуглавым орлом.
— Смотри, твои шутки в Московии могут стоить тебе головы. Тут с этим делом просто.
— У нас еще проще. Напишут на тебя донос — и считай, что ты уже на том свете.
— Тише! — прошипел Фернан Пинто. — И у стен есть уши.
Антонио де Фариа с пониманием кивнул, и они принялись смаковать и впрямь превосходную густую романею.
Своему бывшему капитану про задачу, которую поставил перед ним глава Общества Иисуса, Пинто не сказал ни слова. Она была весьма необычной, трудно выполнимой, а потому интересной и захватывающей. Нужно отдать должное Диего Лайнесу — лучшего исполнителя его замыслов, чем Фернан Мендес Пинто, побывавшего в разных переделках путешественника, знатока многих языков и обладателя хорошо подвешенного языка и несомненного литературного таланта, найти было трудно.
— Чем занимается твой Митка? — спросил Пинто.
— Бегает. Этот малый был бы неплохим пиратом. Я к нему даже привязался. Стоит мне шепнуть, и он кого хочешь посадит на нож. Лишь бы денежку платили.
— А потом сдаст тебя с потрохами.
— Ну, когда дело касается пыток, то на дыбе и немой заговорит.
— Что да, то да…
Едва накрыли на стол, как в комнату вошел один из солдат. Это был командир маленького отряда стражи. Сурово глянув на сеньоров, он доложил:
— Там пришел московит, этот… подьячий. — Незнакомое слово далось ему с трудом. — Просит срочно принять.
— Почему такие предосторожности? — поинтересовался Фернан Пинто. — По-моему, раньше он входил к нам без доклада.
— Несколько дней назад мы заметили, что возле дома начали прохаживаться какие-то подозрительные люди, — доложил солдат. — Нужно поостеречься.
— Что ж, все верно, это твои заботы. А подьячего проси, пусть войдет.
Афанасий Пуговка был сама предупредительность. Он сиял, как красное солнышко. Судя по одежде, подьячий снова явился к испанцам с важным известием. Догадка подтвердилась: следующего дня великий князь приглашал боярина Фернана Пинто — боярина! — и его компаньона Антонио де Фариа отобедать.