Тень Уробороса. Аутодафе
Шрифт:
— Это намек?.. — уточнил Феликс Лагранж, вытаращившись на своего коллегу из России.
— Это несомненно намек… — подтвердил Оскар Басманов.
— …намек продолжать в том же духе! — хором проговорили оба и продолжили в том же духе.
Теперь, когда идеолог первой войны в истории новой эпохи собрался прибыть на Землю, горстка одичавших спекулатов напряглась, чтобы изобразить хорошую мину при плохой игре. Из России им прислали декорации фасадов — настоящие постройки в Берлине раздолбали в перестрелках. Америка поддержала их запасами продовольствия — правда, бутафорского, из Голливуда. Китай расщедрился
Стефания и Армана держались в среднем звене офицерского состава. С одной стороны, это давало им возможность быть услышанными. С другой — снимало всякую ответственность за содеянное. Недаром вся эта операция, спланированная правительством Содружества, носила название «Серый кардинал». Однако накануне прилета Мора Эвелина Смелова насторожилась. Стефании с Армане, несколько месяцев назад поморочивших головы спекулатов идеями «высшей расы» и избранности, велено было выхлопотать себе отпуск и убраться подальше от опасности, ведь непредсказуемому главнокомандующему вполне могла прийти мысль устроить чистку в рядах, и не исключено, что под метлу заодно со спекулатами попадут замаскированные агенты.
Синьорина Каприччо и фрау Зегенд отсалютовали госпоже Смеловой и направились просить об увольнительной.
— Я не могу вам отказать, — сообщил им ставленник Мора в штабе Берлина. — Вы зарекомендовали себя как лучшие офицеры и своей дисциплинированностью заслужили право на небольшой, заметьте: небольшой! — отпуск.
— Бессмертен Мор! — рявкнули в один голос оба образца дисциплинированности, щелкая каблуками.
Стефания с Арманой уже вовсю загорали на пляжах Красного моря, когда Мор наконец добрался до столицы Германии.
Жизнь Берлина замерла. Все проспекты, наскоро очищенные от обломков и покореженной техники, были перекрыты, а в час приезда высокого гостя снайперы заняли крыши всех уцелевших после войны небоскребов. Дрезденская картинная галерея по приказу новых бургомистров транслировала в небеса веками хранимые в запасниках шедевры художников Наследия, которые было видно на территории всей Германии. И под скай-трансляцию картины Арнольда Бёклина «Война» флайер главнокомандующего и огромная свита из охранников и приближенных влетели в город.
Выстроившиеся вдоль пустых дорог толпы спекулатов приветственно заорали и принялись размахивать желтыми флажками, петь гимн, скандировать бравые слоганы и прочая, и прочая. Всё напоминало бы обычный приезд какой-то «шишки», если бы на улицах Берлина (да и на Земле вообще) не отсутствовало два непременных общественных звена — дети и старики. Когда эвакуировались коренные жители, власти Содружества вывезли всех без исключения гражданских в отдаленные места Галактики. Ну а среди завоевателей детей и пожилых, само собой, быть не могло. И поэтому город смотрелся, мягко говоря, неестественно, как компьютерная игрушка средней руки или закрытая военная зона, потому что вместо стариков и детей рядом с жителями стояли тупыми болванчиками ничего не понимающие «синты» из Китая — все на одно лицо, да еще и разодетые в военную форму.
Несколько оголтелых приверженцев Мора построили своих солдат так, чтобы сверху на площади можно было прочесть составленные из них буквы: «Бессмертен великий Мор!»
От кутерьмы в двух районах города обрушилось несколько фальшивых русских фасадов, и ставленник главнокомандующего в Берлине бегал с выпученными глазами и недобрым словом поминал каких-то неведомых гастарбайтеров. Понять, кто это такие, не смогли даже лучшие дешифровальщики Содружества, однако достаточно было уже и того, что российскими декорациями задавило три взвода и четыре единицы техники. Архитектурные макеты не пощадили даже старших офицеров, которые не ожидали от них такого подвоха и попросту не успели, вопреки обыкновению, унести ноги из опасной зоны.
Напуганный чрезвычайным происшествием с липовыми фасадами, ставленник отловил кого-то из бургомистров и распорядился в срочном порядке убрать отовсюду муляжи голливудской пищи.
— Не хватало еще, чтобы господин главнокомандующий или кто-то из его приближенных у нас отравились! Всем головы долой! Убрать! — верещал он, умудренный опытом и не понаслышке знавший, что если уж пришла беда, то открывай ворота: коль скоро случился конфуз с одним элементом показухи, жди неприятностей и от другого. — И ко всем чертям списать этих бракованных «синтов»! Они даже приветствия орать не научились! Безобразие!
Но было поздно. Прямо среди честной толпы подпорченные «синты» начали выходить из строя. От перевозбуждения их заклинивало, они, искря глазами, падали, дымились, обугливались, а временами даже поджигали собой транспаранты. Мор со своего флайера не мог не заметить этого. Он приказал пилоту остановиться. Зависнув в воздухе, они с Адмиралом молча следили за творящимися внизу беспорядками: как «синтов» тушили, как утаскивали с глаз долой…
— Что с ними, Адмирал? — недоумевая, спросил Мор.
Тот развел руками:
— Вирус паранойи, как я осмелюсь предположить, господин главнокомандующий…
— Если бы я не верил своим глазам, я разжаловал бы вас за дезинформацию. Пусть командование проведет чистку в своих рядах и исключит всех идиотов.
— Я отдам необходимые распоряжения на сей счет, господин Мор, — заверил Адмирал. — Но в таком случае исключить им придется всех, и в первую очередь самих себя.
— Нам не удержать Землю с такой тупой ордой… — сокрушенно констатировал Желтый Всадник. — Но нам нужно продержаться хотя бы до тех пор, когда я отыщу эмигрантов из Мемори!
— А удастся ли нам вернуться обратно без зеркала фаустянских монахов?
— Адмирал, вы непроходимо глупы. Я уже не раз повторял, что с Альфой и Омегой можно проникнуть в любую вселенную любого порядка. Альфа и Омега есть начало и конец всего. И никакие монахи с зеркалами будут нам тогда не нужны. Мы сами станем сверх любых богов и самого мироустройства! И вас я тоже не обижу, хоть вы и дурак, Адмирал.
Впечатленный размахом замыслов господина Мора, Адмирал умолк и ретировался.
Затем был закрытый банкет для специально приглашенных лиц, с которого Мор уехал через двенадцать минут после начала торжества.