Тень в воде
Шрифт:
— Она что-нибудь говорила тебе? Что она говорила?
— Тор…
— Обо мне, о нас!
Насколько откровенно следовало отвечать?
— Ну… что-то такое намекала, — пробормотала она.
Тревога пульсировала в висках, Йилл бросило в жар. Пришлось встать и открыть окно. Сырой февральский воздух ворвался в кухню.
Тор сжал пальцами виски. На щеках его пролегли серые полоски.
— Мужчина, муж всегда все узнает последним!
— Ты о чем?
— Я говорил с той женщиной, Дальвик. Та, что из Хэссельбю, больная, ну, у которой конфеты. Вы учились в одном классе.
—
— Да, Жюстина. Ну и имечко! Моя жена поехала к ней, чтобы облегчить совесть. И эта чужая баба из Хэссельбю рассказала, что Берит была несчастна со мной! Недовольна нашей жизнью.
Он закурил, не спросив разрешения.
— Не удивлюсь, если весь Стокгольм осведомлен о подробностях интимной жизни супругов Ассарсон. — И фыркнул, выпуская дым, — на этой стадии гнев еще брал верх над страхом.
— Это не так! — возразила Йилл.
— Откуда тебе знать? Что она сказала тебе? На что намекала? — Тор передразнил интонацию Йилл, затем встал и начал метаться от стола к раковине и обратно. Темно-синие брюки были ему коротковаты.
— Только то, что она… что-то насчет спячки…
Тор обернулся и посмотрел на Йилл покрасневшими глазами.
— Но это со всеми бывает, — поспешно добавила она. — Рано или поздно. Это скорее правило, чем исключение.
Он открыл кран, загасил окурок, произнес четко:
— Как ты думаешь, могла она уехать? Чтобы припугнуть меня?
— Зачем ей пугать тебя?
— Или не напугать. Разбудить. Если она считает, что я сплю. — Он сухо засмеялся, явно довольный своей шуткой.
— Но зачем она, в конце концов, поехала в Хэссельбю? — спросила Йилл. От этого названия ее пронзило острое беспокойство, даже спустя столько лет.
Глава 7
Когда Ханс-Петер добрался до гостиницы, термометр показывал двадцать пять градусов.
В метро было невыносимо жарко, Ханс-Петер подобрал бесплатную газету и принялся обмахиваться ею. Чем больше он думал о разговоре с Ульфом, тем больше портилось настроение. Ульф упомянул какую-то проблему, которую намеревался обсудить с глазу на глаз.
На улице порыв горячего ветра взметнул мусор и пыль. Из летних кафе тянулись разнообразные запахи еды. У Ханс-Петера сосало под ложечкой: он не успел поесть перед выходом. Перед ним шагала женщина с детской коляской. В ту секунду, когда Ханс-Петер уже приготовился открыть дверь, белую панамку малыша сорвало ветром и швырнуло в его сторону. Ханс-Петер почти рефлекторно вытянул руку и поймал панамку, прижав ее к стене. Молодая мамаша тут же подскочила к нему и вырвала панамку. На ткани остались следы пыли. Сердито нахмурившись, мамочка принялась тереть панамку о свою майку. Загорелые груди едва не вываливались из выреза.
— Всегда пожалуйста, — сказал Ханс-Петер. — Прямо «Унесенная ветром».
Женщина резко повернулась к нему:
— Что это вы несете?
Ханс-Петер ощутил резкий прилив гнева, точно в солнечное сплетение кулак вонзился. Захотелось прошипеть в ответ какую-нибудь гадость, обидеть. Но он промолчал — Ханс-Петер был не из тех, кто выплескивает злость. Ссоры в его жизни случались крайне редко. Даже давний разрыв с Лив прошел очень сдержанно. Лив приходилась сестрой его боссу, Ульфу. Иногда Ханс-Петер выслушивал рассказы о том, как нынче поживает бывшая жена. Лив оставила Ханс-Петера ради мужчины по имени Бернт. Переехала в его типовой коттедж в северной части Хэссельбю, нарожала целую прорву детишек. Однажды Ханс-Петер столкнулся с семейством в торговом центре в Окермюнтан.
— Нам надо поддерживать связь, — прошептала она, положив свою маленькую мягкую ладонь на его рукав. Бернт стоял рядом, выставив пивное брюхо.
— Конечно, заходи к нам, выпьем. Или просто кофе попьем. Мы почти все время дома.
Но Ханс-Петер так и не зашел. Разумеется.
А потом он повстречал Жюстину.
Не успел Ханс-Петер взяться за ручку как дверь резко толкнули изнутри. Это была Ариадна, уборщица, в руках она держала пакет.
— Ну ты и несешься! — воскликнул Ханс-Петер.
Опустив голову, Ариадна что-то еле слышно пробормотала и шмыгнула носом. Ханс-Петер обнял ее за плечи и увлек обратно в фойе.
— Ариадна.
Она сжала губы. Казалось, это причинило ей боль. Губы были припухшие, странного цвета.
— Что с тобой, господи боже?
Ариадна скривилась.
— Упадала с лестницы, дома.
— Упала?
— Да, на крыльцо. Спешила.
— Вот как.
— Хорошо, не поломалось у меня ничего.
— Да уж, похоже, тебе и так изрядно досталось.
Ариадна высвободилась, принялась собирать туристические брошюры, разбросанные по стойке администратора. Аккуратно сложила их в старую коробку из-под обуви, которую когда-то украсила цветастой самоклейкой, чтобы использовать именно для хранения брошюр. Ханс-Петер отметил, что коробка уже изрядно потерта.
— Нужно сделать новую коробку, — сказал он. — Эта уже свое отслужила.
— Если нужно, — глухо произнесла Ариадна.
— То есть как?
— Не знаю. Просто чувствую так.
— Ульф что-то сказал тебе?
— Нет. Не сказал.
Ариадна была родом из Греции. Она прожила в Швеции больше пятнадцати лет, но до сих пор говорила с довольно сильным акцентом. Ханс-Петер пытался исправлять ее ошибки. Сама она особо не старалась выучить шведский получше.
— Мой муж говорит, ему нравится, когда я так говорю, — повторяла она. — Он говорит, это экзотика.
Ариадна была замужем за полицейским по имени Томми.
Раньше она часто брала с собой на работу дочь Кристу, когда та была помладше. Девочка родилась слепой, как котенок, ей было не суждено видеть мир.
— Так что ты имеешь в виду?
Она откашлялась.
— Не знаю. Но воздух такой. Сегодня не так хорошо, я жалко.
Иногда слова Ариадны было сложно понять. Впрочем, ясное дело, кому может быть хорошо с таким разукрашенным лицом.
— Наверное, гроза надвигается, — сказал Ханс-Петер.
Ариадна наморщила лоб:
— Не знаю.
— Ты уходишь? — Ханс-Петер указал на пакет в ее руке.
Ариадна одернула футболку, обтягивающую грудь и пухлые бока. Джинсы тоже были в обтяжку. Казалось, ей нравится носить светлые тесные брюки, которые делают ее еще полнее.