Тень великого человека
Шрифт:
На следующий день утром бригада еще оставалась в Гале, но около полудня приехал от герцога ординарец. Мы опять двинулись вперед и, наконец, дошли до маленькой деревушки, которая называлась как-то вроде Брен, и тут мы остановились, и сделали это вовремя, потому что вдруг разразилась гроза, и проливной дождь превратил все дороги и поля в болото и грязь. В этой деревне мы укрылись от дождя в ригах, и тут мы нашли двух солдат, которые забрели сюда, – одного из шотландского полка, носившего коротенькие юбки, а другого солдата из немецкого полка; и то, что они рассказали нам, было так же ужасно, как и погода.
Накануне этого дня Бони совершенно разбил пруссаков, а наши товарищи поневоле должны были защищаться от Нея, но, наконец, отбили его. Теперь это вам покажется старой неинтересной историей, но вы не можете себе представить, как мы обступили этих двух солдат в риге, как толкались и продирались вперед для того, чтобы услыхать хотя бы одно слово из того, что они говорили, и как к тем, которые слышали, приставали, в свою
Глава ХII
На другой день утром все еще шел мелкий дождь. По небу неслись темные облака, и дул сырой холодный ветер. Когда я открыл глаза, то мне показалось странным, что нынче я должен буду участвовать в сражении, хотя никто из нас не представлял себе, что это сражение будет таким, каким оно оказалось на самом деле. Но как только занялась заря, мы все были на ногах и совершенно готовы, и, когда мы отворили ворота нашей риги, то услыхали, что где-то вдали играет очень приятная для слуха музыка, какой мы еще не слыхивали. Мы стояли группами, прислушиваясь к ней. Это была очень приятная не предвещавшая ничего грозного и грустного музыка. Но наш сержант засмеялся, когда увидал, что она очень понравилась всем нам.
– Эта французская полковая музыка, – сказал он, – и если вы выйдете из риги, то увидите то, что, может быть, некоторым из вас никогда не придется больше увидать.
Мы вышли на двор – эта прекрасная музыка все еще отдавалась в наших ушах – и стояли на возвышении, находившемся за ригой. Внизу у откоса находилась хорошенькая маленькая ферма с черепичной крышей, обнесенная изгородью, и с садом, в котором росли яблони. Ее окружали солдаты в красных мундирах и высоких меховых шапках, которые работали, как пчелы: они пробивали отверстия в стене и загораживали двери.
– Это – легкие гвардейские роты, – сказал сержант. – Они будут удерживать эту ферму до тех пор, пока хоть один из них будет в состоянии пошевелить пальцем. Но посмотрите вон туда, и вы увидите огни во французском лагере.
Мы посмотрели и увидали за долиной на невысоком холме, на противоположной стороне, множество маленьких желтоватых огненных точек и черный дым, медленно поднимавшийся кверху в сыром воздухе. Там, по ту сторону долины, была другая ферма, и мы увидали, что около нее на небольшом холме вдруг появилась группа верховых, которые пристально смотрели на нас. Позади было около дюжины гусар, а впереди пять человек. Трое из них в касках и один с длинным прямым красным пером на шляпе, а последний – в низенькой фуражке.
– Ну, ей Богу же! – воскликнул сержант, – это они! Это Бони, вон тот на серой лошади. Да, я бьюсь об заклад на месячное жалованье, что это он.
Я напрягал свое зрение, чтобы увидать его, этого великого человека, тень которого покрывавшая всю Европу в продолжение двадцати пяти лет, упала также на нашу находившуюся в захолустье маленькую ферму, где мы занимались разведением овец, и отвлекла нас – меня, Эди и Джима – от той жизни, которую вели раньше нас наши родственники. Насколько я мог разглядеть, это был коренастый, широкоплечий человек, и он держал бинокль у глаз, широко расставив свои локти. Я все еще пристально смотрел на него, когда услыхал близко от себя чье-то дыхание. Это был Джим, глаза которого горели как два угля, и который высунул из-за моего плеча свое лицо.
– Это он, Джек, – прошептал он.
– Да, это – Бони, – сказал я.
– Нет, нет, это он. Это де Лапп или де Лиссак, или как его там зовут, черт бы его побрал. Это он.
Тогда я вдруг узнал его. Это был всадник с красным пером на шляпе. Даже находясь на таком расстоянии, я мог бы поклясться, что это был наклон его плеч и его манера держать голову. Я ухватился руками за рукав Джима: я заметил, что в нем при виде этого человека закипела вся кровь, и он готов был наделать Бог знает каких глупостей. Но в эту минуту Бонапарт, как казалось, наклонился к де Лиссаку и что-то сказал ему. Вся эта группа тронулась и исчезла из глаз. Вслед за тем послышался пушечный выстрел, и белый дым батареи разостлался по склону холма. В ту же самую минуту в нашей деревне протрубили сбор, мы бросились разбирать свое оружие и заняли свои места. Был сделан залп по всей линии, и мы подумали, что началось сражение; но это произошло только оттого, что наши товарищи прочищали свои ружья, потому что их заряд мог отсыреть во время этой дождливой ночи. С того места, на котором мы стояли, можно было видеть такое зрелище, ради которого стоило приехать сюда из-за моря. На нашем холме была точно шахматная доска красного и синего цвета, простиравшаяся до самой деревни, которая находилась от нас на расстоянии двух миль. Но находящиеся в строю солдаты передавали один другому, что было слишком много синих и слишком мало красных мундиров; накануне этого дня бельгийцы оказались слишком трусливыми, а целых двадцать тысяч их были нашими товарищами. Затем даже наши британские полки состояли наполовину из ополченцев и новобранцев, потому что самые лучшие из наших старых полков, сражавшихся на Пиринейском полуострове, плыли по океану на транспортных судах. Они возвращались обратно после какой-то глупой ссоры, возникшей между нами и родственными американцами. Но, несмотря на это, мы могли видеть медвежьи шкуры гвардейцев – их было две сильные бригады – и шапки горцев, а также синие мундиры старого немецкого полка, красные линии бригады. Пака и бригады Кемпта, и впереди зеленые мундиры стрелков, – а мы знали, что бы ни случилось, эти люди останутся на том месте, на котором они будут поставлены, и что у них был человек, который будет руководить ими и поставит на такое место, на котором они должны стоять.
Французов мы не видали, а видали только их мерцающие огоньки, да еще в разных местах несколько верховых в долинах между холмами; но когда мы стояли в ожидании, вдруг у них громко заиграла музыка, и вся их армия начала спускаться по низенькому холму, закрывавшему ее от нас; бригада шла за бригадой и дивизия – за дивизией, так что обширный склон холма, во всю его длину и ширину, засинел от их мундиров и заблестел от их сверкающего оружия. Казалось, что им не будет конца, – они все выходили и выходили из-за холма, а наши солдаты стояли, между тем, опершись на свои ружья, курили трубки, смотрели вниз на эту огромную армию и слушали то, что рассказывали о французах сражавшиеся с ними прежде солдаты. Затем, когда пехота собралась в обширные густые массы, за нею покатились по склону холма их пушки, и это было красивое зрелище, когда они снимали их с передков и готовили к бою. Затем вниз по холму съехала рысью с горделивой осанкой кавалерия, по крайней мере, тридцать полков, с перьями и в кирасах, со сверкающими саблями и колеблющимися пиками; они выстроились на флангах и в арьергарде длинными волнующими блестящими линиями.
– Вот они, эти молодцы! – воскликнул наш старый сержант. – Они так и рвутся в бой, поверьте моему слову. Видите ли вы вон те полки в высоких киверах немножко подальше фермы? Это гвардия. Ее двадцать тысяч, дети мои, и все солдаты на подбор, – люди, поседевшие в боях, которые всю свою жизнь только и делали, что сражались, с самых тех пор, как были ростом не выше моих сапог. У них три человека против наших двух и две пушки против нашей одной и, клянусь Богом, они такие люди, что заставят вас, новобранцев, пожалеть о том, зачем вы не вернулись в Арджиль-Стрит, прежде чем уложат вас на месте.
Наш сержант был таким человеком, который не умел нас ободрить; но так как он после битвы при Корунне участвовал во всех сражениях, и у него висела на груди медаль с семью пряжками, то он имел право говорить так, как хотел.
Когда французы все выстроились на расстоянии ближе пушечного выстрела, то мы увидали небольшую группу всадников, которые были в красном и блестели серебром и золотом; они быстро проехали между дивизиями, и когда они проезжали, то с обеих сторон послышались громкие приветственные крики, и мы могли разглядеть, что солдаты отдали им честь и махали руками. Через минуту после этого шум стих, и обе армии стояли одна против другой, храня мертвое молчание. Это было такое зрелище, которое я теперь часто вижу во сне! Затем вдруг среди солдат, находившихся как раз против нас, произошло какое-то движение; от плотной синей массы отделилась небольшая колонна, которая пошла, уклоняясь то в ту, то в другую сторону по направлению к ферме, находившейся под нашими ногами. Она не прошла и пятидесяти шагов, как с английской батареи, находившейся влево от нас, грянула пушка, и началась битва при Ватерлоо.