Тень якудзы
Шрифт:
— Твой рот… хрррр!!!
Ибрагим выпустил сумку, схватился за кадык и опустился на землю. Но он уже мало интересовал Витька. Под аркой не было листьев — там был только голый асфальт, а это было неправильно. Осень манила Витька своим увядающим великолепием. Он шагнул вперед, но что-то помешало ему сделать следующий шаг.
Витек посмотрел вниз. Ибрагим хрипел. Держась свободной рукой за горло и сверкая выпученными глазами, другой рукой он цеплялся за его ботинок. Витек поморщился, потом нагнулся и размашисто ударил Ибрагима кастетной накладкой в висок.
Ибрагим дернул ногами и затих. Витек высвободил ботинок из скрюченных пальцев и пошел вперед, к свету.
А впереди, конечно, была осень. Впервые за всю сознательную жизнь Витьку захотелось написать стихи. Прекрасные, как сама умирающая природа.
— Документы принес? А Ибрагим где?
У выхода из арки была не только осень. Там были еще какие-то люди, также не вписывающиеся в окружающий ландшафт. Одного из них Витек откуда-то знал, причем знание это не доставляло ему ни малейшего удовольствия. Напротив, присутствие этого человека напрягало и мешало просто смотреть на столь долгое время недоступную ему красоту.
— А сумка где? Это… ты что, совсем…
Он почувствовал, он почти почувствовал то волнующее, щекочущее ощущение счастья из далекого-далекого, давно забытого детства. Но ему мешали. Как же ему мешали!!!..
Он медленно поднял руку…
Почему-то рука казалась вооруженной большим ластиком, который стирал со сказочно красивой картины уродливые черно-рыжие пятна…
В револьвере кончились патроны, но пятна все равно корчились, пачкая желтые листья красным. Это раздражало. Витек подошел, выщелкнул из рукоятки стилет и ударил. Пятно затихло. Витек двинулся к следующему.
— Стоять! Не двигаться!! Брось оружие!!!
Голосов было много. Витек удивленно оглянулся, но так ничего понять и не успел. На него стремительно надвинулся черный силуэт, потом в голове взорвался огненный шар и — так до конца и не понятое откровение рассыпалось в пыль.
Последнее, что он увидел, падая лицом вниз, — это был стремительно набегающий знакомый лысый затылок Саида с выходным отверстием мягкой револьверной пули. Отверстие было похоже на морскую звезду, в трещинах лучей которой еще слабо пульсировало что-то бело-красное и пока живое.
И наступила ночь.
Утро было душным и тусклым, как в давно немытом аквариуме. Витек разлепил глаза, шевельнулся и застонал.
— Ты б лежал и не дергался, а то ж кони двинешь, — посоветовали справа.
Витек послушался и дергаться перестал. Действительно, почти сразу стало немного лучше, если это можно так назвать. А в общем и целом было плохо. Так плохо, что захотелось обратно, в то беспамятство, откуда он только что вынырнул.
Болело все, что только могло болеть. Руки, ноги, ребра, спина…
— Это тебя ОМОН принимал. Или СОБР, — сказал голос справа. — Тебя как внесли — я сразу просек, что не отделение. Когда отделение принимает, человек пятнистым, как камуфляж, не бывает. Так, дадут пару раз по почкам — и ладушки. Короче, не свезло тебе, парень. Конкретно не свезло.
Витек пересилил боль и повернул голову.
Справа, на железной, сваренной из металлических полос кровати, прислонившись спиной к зеленой бугристой стене, сидел крупный, бритый наголо мужик в спортивном костюме.
— А все же лучше тебе не дергаться, — повторил мужик.
— Сам разберусь, — прокряхтел Витек. Потом стиснул зубы, подтянулся и тоже сел.
— О, наш человек, — удивился бритый. — Так за что тебя так?
Боль во всем теле была тупая и какая-то… привычная, что ли? За последние дни Витька так много били, что организм, похоже, потихоньку начал к этому делу адаптироваться.
— Где я? — спросил Витек.
— О! — снова удивился бритый, да так, что брови у него задрались кверху и кожа на лбу собралась в кучу мелких складочек, отчего хозяин лба стал похож на бульдога. — В ментовке, где ж еще. В ИВСе.
— Это что?
— Чего «что»? — не понял бритый.
— «Ивсе» что такое?
— Не наш человек, — констатировал бритый. — Не «ивсе», деревня, а ИВС. Изолятор временного содержания.
— Временного? Это значит, скоро отпустят?
Бритый раскатисто расхохотался. Ржал он долго и зычно, так что в металлической двери открылось окошко. В окошке обозначилась голова в фуражке и заорала:
— Да потише вы там, ё-мое. Как не в тюрьме прям сидят, а в комнате смеха.
Бритый ржать перестал, вытер выступившие слезы и уставился на Витька, как Иван-царевич на говорящую лягушку.
— И откуда ж ты такой свалился, а?
Витек набычился и отвернулся.
— Да ладно тебе, братуха, не прими в ущерб, — примирительным тоном сказал бритый. — Просто прикол ты отмочил — хоть стой, хоть падай. Ты хоть поясни — мент, что тебя сюда приволок, правду сказал или обратно порожняк прогнал?
— Насчет чего? — глухо спросил Витек.
— Насчет тебя. Что ты четырех хачей вглухую замочил.
Витек откинулся на собственную свернутую комом куртку и зажмурился. Значит, все правда. Значит, это был не сон, а просто короткое замыкание мозгов.
Все помнилось очень смутно, будто и правда все происходило во сне. Ибрагим пытается вырвать сумку, собственная рука с револьвером — полуреально, как в китайском привокзальном игровом автомате со стрелялкой — вроде бы и сам все делаешь, а вроде — кто-то другой, к тебе отношения совсем не имеющий. Потом листва и контуры распростертых на ней тел, из-под которых красными медленными лужами расплывается кровь, расколотый затылок Саида… И красота неземная вокруг, и восторг безумный от этой красоты, и чей-то голосв голове, и обрушившаяся после темнота, в которой не было ничего, кроме этого голоса,декламирующего до слез прекрасные стихи, которые теперь, как ни силься, уже не вспомнишь…