Тень звука
Шрифт:
– Вы были ль у цели, когда стадионы ревели вам: «Дай!»?
– Нет.
– Иль, может, когда отвернулись, поверив в наветы
клевет?
– Почти да.
– В стишках все – вопросы, в них только и есть что
вреда,
производительность труда
падает, читая сей бред?
– Да.
– И все же вы
– Да.
– Ну, мальчики, может,
ну, девочки, может,
но сникнут под ношею лет,
друзья же подались в искусство «дада»?
– Кто да.
– Все – белиберда,
в вас нет смысла, поэт!
– Да, если нет.
– Вы дали ли счастье той женщине, для
которой трудились, чей образ воспет?
– Да.
то есть нет.
– Глухарь стихотворный, напяливший джинсы,
ноешь, наступая на горло собственной жизни?
Вернешься домой – дома стонет беда?
– Да.
– Вам нравилось Небо
Двадцатого Века?
– Да!
– Кричат журавли в снегопадах,
и так же беззвучно кричат
алжатые лица в скафандрах,
как в гаечных ключах?
Вы знали – летящих зачем и куда?
– Нет.
В любви и искусстве метались туда и сюда –
и только в вьетнамском вопросе вам, видите ль, ясен ответ?
– Да.
– Святая война для вас – ложь, срамота?
Убитые дети дороже абстрактных побед?
– Да.
– Вас смерть не страшит, ни клеймо «иностранный агент»?
– Нет.
– Вы бьете по банку, но банк – пустота?
Иль, может, понизятся цены на «Кент»?
– Да нет...
– Хотел ли свободы парижский Конвент?
Преступностью ль стала его правота?
– Да.
– На вашей земле холода, холода,
такие пространства, хоть крикни – все сходит на нет?..
– Да.
– Вы лбом прошибали из тьмы ворота,
а за воротами – опять темнота?
– Да.
– Не надо, не надо, не надо, не надо, не надо, случится
беда.
Вам жаль ваше тело, ну ладно.
Но маму, но тайну оставшихся лет?
– Да.
– Да?
– Нет.
– ?..
– ?
– Нет.
– Итак, продолжаете эксперимент? Айда!
– Обрыдла мне исповедь,
Вы – сумасшедший, лжеидол, балда, паразит!
Идете витийствовать? зло поразить? иль простить?
Так в чем же есть истина? В «да» или в «нет»?
– Спросить.
В ответы не втиснуты
судьбы и слезы.
В вопросе и истина.
Поэты – вопросы.
Уже подснежники
К полудню
или же поздней еще,
ни в коем случае
не ранее,
набрякнут под землей подснежники.
Их выбирают
с замираньем.
Их собирают
непоспевшими
в нагорной рощице дубовой,
на пальцы дуя
покрасневшие,
на солнцепеке,
где сильней еще
снег пахнет
молодой любовью.
Вытягивайте
потихонечку
бутоны из стручка
опасливо –
как авторучки из чехольчиков
с стеблями белыми
для пасты.
Они заправлены
туманом,
слезами
или чем-то высшим,
что мы в себе
не понимаем,
не прочитаем,
но не спишем.
Но где-то вы уже записаны,
и что-то послучалось
с вами
невидимо,
но несмываемо.
И вы от этого зависимы.
Уже не вы,
а вас собрали