Тенета для безголосых птиц
Шрифт:
И тут дверь с шумом распахнулась и наша компания пополнилась еще одним участником. Она влетела в буквальном смысле слова. Такая легкая, почти невесомая и… такая чужая. За ней еле-еле поспевал Вадька, страшно довольный очередным сюрпризом. В шоу бизнесе он, пожалуй, преуспел бы тоже.
– Эх вы, мальчики-девочки, друзья-коллеги, меня не дождались! Как вам не стыдно! – зазвенел в тишине ее голосок.
И она по очереди стала нас целовать. Я был последним в этой очереди. Так и не осмелившись взглянуть на нее. Лишь почувствовал на щеке ее поцелуй. Холодный
Ее голос все звенел и звенел. И я ничего не понимал из того, что она говорила. А лишь проклинал себя за то, что явился на эту встречу. Мне тут же страшно захотелось сбежать от всех. В свой дом, к своей жене, к помятым страницам своего романа. Который я так никогда и не допишу.
А ее голос разносился по кафе, эхом проникая во все его уголки. Словно она одна была здесь. Словно только ее голос имел право на существование во всей вселенной… Хотя, возможно, я и ошибался. Возможно, говорили и другие, но я их не слышал. Я слышал только ее голос. И от этого кружилась голова, сердце проваливалось куда-то вниз, а тело слабело…
– Ну, а ты, Леша – Лешенька! Ты-то как жил все эти годики-годочки?
Я встрепенулся, как раненый зверь, и впервые посмотрел ей в лицо. И почему-то сразу же успокоился. Голова стало ясной, а сердце вернулось на место. Я оживал. Всегда страшит неопределенность. И правда, какой бы она ни была, быстро приводит в чувство.
А правда нынче была точь в точь такой же, как и десять лет назад. Оказалось, что время заморозило не одного счастливчика Руденко. Варьку, Вареньку, Варежку (как я ее когда-то называл) также не коснулись ни годики, ни годочки.
Веселые глазки-щелочки, остренький носик, жгучие черные волосы, собранные в нарочито неаккуратный хвост… Она была такой же красавицей. Как и десятилетие назад. Неправдоподобное сочетание иссине-голубых глаз и темных-претемных волос делало ее лицо совершенным и неповторимым. Она не изменилась за эти годы. И по-прежнему властвовала над всеми своей красотой. Которая всегда авторитетна, даже когда не права.
И все же Варя стала совсем чужой. И я чисто физически ощущал это. Наверное, для нее я тоже был чужим. Что я понял довольно скоро.
– Как жил? – я хмуро вглядывался в ее голубые глаза. Как море, на отвесном берегу которого я изо всех сил старался удержаться. – Как жил? Разве по мне не видно?
– Видно, видно, – она рассмеялась. – Но нормально – это так мало.
– Это много, Варя. Очень много. Боюсь, тебе это трудно понять. Ты всегда находилась за пределами нормы.
– Смотря что понимать под нормой, – Вадик разлил по рюмкам коньяк. – Кстати, о норме. На сколько вы рассчитываете?
– Я лично собираюсь напиться! – радостно провозгласил Раскрутин, звонко похлопывая себя по животу. – В меня много влезет.
Все одобрительно загудели. А Варя умоляюще протянула ручки к Вадику.
– Вадичка, солнышко, я пью только вино. Надеюсь, ты не откажешь
– С каких это пор? – Лада глубоко затянулась сигаретой, с раздражением вглядываясь в ее красивое и свежее личико.
Лада откровенно не любила женщин. Впрочем, сейчас мне трудно было в этом ее упрекнуть. А Варя попросту проигнорировала вопрос, устраиваясь за столом.
– Замечательно! – Вадька поцеловал кончики пальцев. – У меня имеется прекрасный коллекционный запас. Выбор такой, что глаза разбегаются! Если хотите знать, невежи, все эти десять лет я собирал вина, и мой подвал превратился в своеобразный музей. Под закрытым небом. Музей, хранящий в себе пыль веков самых разных стран. И как, скажите, еще, если не по вкусу вина, определить их красоту и своеобразие, прикоснуться к их истории, быту, традициям, узнать о любви и ненависти их граждан?!
– Ты, вижу, времени зря не терял, – попытался съязвить Дроздов.
– Напрасно иронизируешь, друг мой! – Вадька со всей силы хлопнул товарища по плечу. – Поверь, гораздо благороднее коллекционировать вина, чем слова. Во всяком случае – надежнее и безопаснее. Я хотя бы могу быть уверен на все сто, что люди от моей коллекции получают истинное удовольствие. Чего нельзя сказать о всех вас.
– Ну, это как посмотреть, – хохотнул Юрка. – От наших романов, во всяком, случае не наступает похмелья.
– Эх ты, самовлюбленный невежа! Сразу видно, что ты не знаешь настоящего букета настоящего вина! И посему, учитывая вашу исключительную необразованность, приглашаю вас на познавательную и просветительную экскурсию. Заметьте, в свой музей я приглашаю далеко не всех. Но вы – мое прошлое. Пусть не всегда доброе и не всегда достойное. Но от прошлого, как и от семьи, не отказываются. Во всяком случае уйти от него навсегда невозможно. За мной, приверженцы миражей и иносказаний! Может быть, увидев коллекцию и оценив ее, вы осознаете, что ваш труд – эфимерен!
Вообще-то мне гораздо более эфимерной показалась подобная вылазка из-за реального, уставленного яствами стола. Но обижать хлебосольного хозяина не хотелось. Хотя он и не прочел ни одного из наших написанных и пока не написанных романов, это не означало, что мы должны были проигнорировать его музей и не откупорить парочку-другую из его коллекционных запасов. Учитывая, к тому же, что вино являлось далеко не последним действующим лицом нашего творческого процесса. И делом чести было воздать ему должное.
Влад долго и упорно возился с огромной связкой ключей перед мощной стальной дверью. Наверное, он по совместительству с хозяйским положением в кафе совмещал все должности, в том числе и охранника, и метрдотеля, и официанта… Наконец, когда нужный ключ был найден, стальной сим-сим распахнулся пред нами. Повеяло холодом и сыростью.
Медленно, по очереди, мы стали спускаться вниз, по витой узкой лестнице. И мне на миг показалось, что это путь в преисподню. Но, вспомнив, что в ней покоится целая коллекция марочных вин, все стало не таким страшным и безнадежным.