Тенгинский полк на Кавказе. 1819-1846. Правый фланг. Персия. Черноморская береговая линия

Блинский А. В.

В май 1820 года полковник Максимович, переведенный по болезни в Астраханский гарнизонный батальон, простился с полком. Новым командиром был назначен полковник Тихоцкий 2-й, пребывание которого в полку было ознаменовано особой заботливостью об улучшении солдатского быта, в чем действительно чувствовалась крайняя нужда.

Отдавая должное памяти полковника Максимовича, как образцовому командиру части, нельзя не поставить ему в упрек того, что он не сумел спаять двух разнородных элементов, из которых составился вновь преобразованный Тенгинский полк. Сам суздалец, он везде и во всем отдавал суздальцам преимущество перед тенгинцами и тем еще более разъединял их между собою. То, что не смог сделать полковник Максимович, легко сделал его преемник.

Аким Михайлович Тихоцкий 2-й, назначенный Высочайшим приказом от 31-го мая 1820 года из Грузинского гренадерского полка нашим командиром, происходил из дворян Слободско-Украинской губернии и поступил на службу в 1796 году чином сержанта. Это был человек уже не молодой, с большой служебной опытностью, проведший почти всю свою жизнь на Кавказе и изучивший хорошо быт солдат. Сознавая, что каждая военная часть сильна только своим внутренним единством, он одним из первых своих приказов строго запретил во внутренней переписке употреблять выражения: «офицеры бывшего Суздальского, что ныне Тенгинский», «нижние чины расформированного Тенгинского полка» и т. п. – теперь все тенгинцы и другого названия в полку не должно быть. Печать суздальцев, которою продолжали припечатывать казенные конверты, приказано было заменить печатью

Тенгинского полка. Желая установить порядок и поддерживая строгую дисциплину, Тихоцкий малейшие проступки со стороны подчиненных не оставлял без наказания, резко отличаясь этим от своего предшественника. Донес не во время кто-либо о случившемся происшествии, отправил ли больных не с должным числом конвойных, не явился ему офицер по прибытии в штаб-квартиру полка – все ставилось сейчас же на вид, виновный подвергался аресту. Конечно, не особенно легко было привыкать к новому режиму, но, в конце концов, все осознали благоразумность новых требований и прядок везде установился образцовый, за что не раз объявлялась благодарность полковнику Тихоцкому «в коем, говорил Ермолов, я уважаю всегдашнее его усердие к службе».

Но предметом особенного внимания и забот нового полкового командира был солдат и его семья. Трудно приходилось тенгинцам первое время: непривычные ни к климату, ни к условиям жизни, они в большинстве случаев гибли в борьбе с природою. Прибавьте сюда частые форсированные переходы, продолжительное пребывание на казенных работах, свыше 8-ми часов в сутки, плохое питание и неудивительным станет, что лазареты постоянно были полны больными и синодик полковой церкви рос неимоверно.

В годовых рапортах с 1820 по 1827 гг., т. е. за время пребывания тенгинцев на Кавказской линии, до начала персидской войны, рельефно рисуется гигиеническое состояние полка и интересным является сопоставление числа убитых нижних чинов с числом умерших.

Таким образом, в столкновениях с неприятелем гибло очень мало, но зато злокачественная лихорадка и чахотка уносили сотни жизней. Особенно много смертных случаев было в первые три года пребывания нашего на Кавказе: затем цифра стала убывать, вследствие улучшения санитарного состояния полка, так как в некоторых укреплениях люди стали размещаться во вновь выстроенных саманных казармах, многие посты, отличавшиеся своим нездоровым климатом, перенесены были на новые места; кроме того значительно улучшено питание назначением двух мясных и двух винных порций в неделю. Для пользования от болезни нижних чинов и их семейств учрежден был полковой и батальонные лазареты – первый на 105, а последний на 21 человек [51] . И при всем том число больных почти всегда превышало в 4 раза положенное количество мест; многим не хватало коек, почему они и располагались прямо на полу. В виду того, что в лазарете находилось по одной палате, больные не только не изолировались по роду болезней, но даже женщины не отделялись от мужчин, вследствие отсутствия отдельных помещений. На каждого больного отпускалось от казны по 50-ти., а на женщину по 40-ка копеек в сутки; эти деньги выдавались на руки полковому командиру, который и расходовал их по своему усмотрению. Помимо этого за пребывание в лазарете «на казенной порции» удерживалось с каждого больного половинная часть причитавшегося ему жалованья:

51

Полковой архив 1820 года, дела № № 1, 13 и 20.

Большая заболеваемость и смертность среди нижних чинов Тенгинского полка, вынудили начальника дивизии г.-м. Сталя командировать в начале 1821 года одного штаб-лекаря для выяснения причин этого явления. Помимо неудовлетворительного состояния полкового и батальонных лазаретов, обнаружено было, что нижние чины присылались сюда только тогда, когда болезнь принимала уже острый характер; кроме того, недостаток врачебного персонала заставлял иногда поручать лазареты в заведывание младшим и старшим фельдшерам с крайне ограниченными познаниями в медицине, отчего еще больше увеличивалось число смертных случаев в полку.

Полковнику Тихоцкому на первых же порах пришлось столкнуться с этим острым вопросом. Он неоднократно требовал, чтобы при ротах не задерживали больных и своевременно отправляли в лазареты. Однако, строго винить за это ротных командиров было нельзя: согласно предписаний высшего начальства, для сопровождения больных нужно было наряжать конвой от 8-ми до 25-ти человек. При большом ежедневном наряде на посты и казенные работы; негде было взять такого количества людей; приходилось поджидать, когда наберется несколько человек, чтобы сразу отправлять их при достаточном конвое. Да и сами нижние чины с большою неохотою шли в лазареты, предпочитая лучше умереть при своей роте.

Число побегов со службы, как естественный результат неприглядной обстановки, в начале было тоже очень велико, так:

И это явление отчасти вызывалось, как видно из судных дел того времени, непривычкою к новой обстановке и тоскою по родине [52] . Величаво угрюмая природа Кавказа производила тяжелое гнетущее впечатление на новых пришельцев из России и они сильно тосковали по простору полей далекой родины. Особенно много в бегах бывало в ротах 3-го батальона, команды которого стояли по постам у выхода Кубани на плоскость. Глухой рев реки, дрожание окружающей почвы от стремительного натиска волн, голые скалы вокруг, – все производило подавляющее впечатление, хотя с другой стороны, частые случаи побегов можно объяснить тем, что в кавказские войска присылались на укомплектование «разного рода бродяги и уже несколько раз наказанные люди» [53] . Генерал Ермолов неоднократно обращал на это внимание военного министра, прося довести до сведения Государя. По всей вероятности получен был благоприятный ответ, так как в приказе по корпусу от 6-го апреля 1817 года говорилось: «Отныне в славных рядах храбрых солдат Грузинского корпуса не станут недостойные разделять с ними труды их и славу». Но все же долго еще продолжали присылать штрафованных нижних чинов и только в 1823 году вторично состоялось Высочайшее повеление не только не назначать порочных людей в Кавказскую армию, но, наоборот, переводить даже в 7-ю пехотную дивизию нижних чинов, наказанных за побеги и другие преступления – «кои ненадежны служить в отдельном Кавказском корпусе» [54] .

52

Полковой архив, военно-судные дела за № № 339, 606, 788, 1969 и 1136.

53

Соч. Дебу «О Кавказской линии».

54

Полковой архив, дело № 83. Входящие бумаги по команде за 1823 год.

Одною из мер уменьшения числа побегов со службы, была плата черкесам по десяти рублей за каждого предъявленного беглеца; эти деньги, равно как и стоимость снесенных вещей удерживалась из содержания ротного командира; все эти меры имели благие последствия и число побегов со службы значительно уменьшилось [55] . За разные воинские проступки взыскивали очень строго: первый побег наказывался прогнанием сквозь строй один раз через 100 человек; второй – два раза, третий – три раза с ссылкою в рудники. За маловажные проступки: кратковременную отлучку со службы, пьянство, мелкое воровство и т. д. виновного приказывалось «бить перед разводом палками», причем менее двухсот ударов никому не назначалось.

55

Полковой архив, дело № 83. Соч. Дебу «О Кавказской линии».

С целью заселения края русским элементом, Алексей Петрович Ермолов еще в 1819 году просил Государя Императора о высылке на казенный счет семейств нижних чинов; подобная мера еще вызывалась тем обстоятельством, что вследствие отсутствия женского элемента, нижние чины мало по малу «начали усваивать себе магометанскую безнравственность, обходящуюся без женщин [56] . Когда прибыла первая партия солдатских жен, то обрадованные мужья и отцы открыли такую пальбу из пушек и ружей, что с соседних постов прискакали резервные казаки, предполагая прорыв горцев через цепь наших постов [57] . Во все время пути, до места расположения полка, семействам нижних чинов выдавались кормовые и порционные деньги; с прибытием их к ротам казенная выдача прекращалась и они сами изыскивали способы пропитания, что сразу ставило их в критическое положение и «вынуждало их просить милостыню, претерпевая в пище крайнюю нужду», как доносил об этом один из ротных командиров. Для постройки землянок, загонов для скота и прочего обзаведения, женатым нижним чинам разрешалось вырубать нужное количество леса за р. Кубанью, против Татарского поста. Размещались в одной землянке по несколько семейств и сообща покупали лошадь и корову. Но зима в 1820 году была очень суровая, запасов и сена не было, приходилось питаться одною капустою и только более зажиточные к этому в состоянии были добавить еще и картофель. Полковник Тихоцкий, входя в положение семейных нижних чинов, приказал им первое время выдавать экономическую муку из полка. Кроме того строжайше подтвердил ротным командирам, «сколь возможно доставлять женатым рекрутам возможные способы к работе». На основании этого, солдатские жены, с согласия мужей, отпускались на заработки в казачьи станицы; при этом им выдавались билеты за подписью командира полка, казенною печатью, с точным прописанием, в какие селения увольняются и на какой срок [58] . При существовавшей тогда рабочей плате от 50-ти до 80-ти коп в день на хозяйских харчах, обстоятельства женатых рекрут скоро стали поправляться и благосостояние их возрастать, тем более, что и само высшее начальство шло навстречу их нуждам, наделяя семьи скотом и баранами, отбитыми у горцев. Каждый месяц батальонные командиры обязаны были доносить в штаб полка «не нуждаются ли семейные солдаты в потребностях жизни, имеют ли жены их какую-нибудь промышленность и обзаводятся ли хозяйством». Строго следя за нравственностью, полковник Тихоцкий предписывал по выступлении рот в поход «не оставлять женщин без надзора»; назначавшийся для этого унтер-офицер еженедельно рапортовал начальству «о благосостоянии, о здоровьи и о затеях солдатских жен» [59] . «Но и при этой строгости, – говорит современник, – конечно, «примеров целомудрия и супружеской верности не надо было искать в полковых штаб-квартирах [60] . Не меньшая забота проявлялась и о вдовах нижних чинов. Приказом по полку ротным командирам предлагалось «приискивать им женихов из рядовых или рекрут, но не против воли, а имеющих к тому желание». Жениться на казачках, солдатских дочерях и вдовах других полков строго воспрещалось, «ибо воля главного начальства была, – как говорилось в приказе, – чтобы нижние воинские чины, расположенные к женитьбе, брали за себя из полка, в коем служат, рекрутских вдов» [61] . На всех сирот обоего пола, до семилетнего возраста, требовалось от провиантского ведомства половинная дача провианта и деньгами по одному рублю в месяц; с 12-ти лет отпускалась уже полная дача и сиротское жалованье в размере 3-х рублей в треть [62] . С начала женатые солдаты распределялись по всем ротам. Неудобства, от этого проистекшие сказались очень скоро: при непрерывных передвижениях рот с одного места на другое, семейные нижние чины вынуждены были продавать за бесценок свои землянки, дома, прочее хозяйство и обзаводиться тем же на новых местах; это конечно подрывало благосостояние их, тем более, что начальство не разрешало передавать имущество в частные руки. Только в 1825 году, согласно приказа генерала Ермолова, все женатые солдаты соединены были в каждом батальоне в одну роту и поселены при батальонных штабах. Здесь им отведены были участки земли и отпущены от казны средства на устройство хозяйства. Женатая рота нашего 3-го батальона поселилась близ Кисловодского укрепления, где сразу возник поселок вокруг «Кислого источника».

56

Записки Бриммера, стр. 84.

57

Полковой архив за 1820 г. Входящие бумаги № 10. Центральный архив пр и управлении начальника владикавказской местной бригады, по валовой описи дело № 12216.

58

Полковой архив. Исходящий журнал за 1822 г., дело № 68.

59

Полковой архив. Входящие бумаги за 182 г., дело № 63.

60

Записки Бриммера. стр. 86

61

Полковой архив. Исходящий журнал за 1822 г., дело № 63 и 68.

62

Высочайше утвержденное распоряжение государственного совета от 16-го января 1811 г.

Заботясь о благосостоянии минеральных вод, генерал Ермолов составил строительную комиссию; председателем ее назначил командира 3-го батальона Тенгинского полка; членами – одного архитектора и трех наших офицеров. Места под постройки на «главном проспекте», разрешалось раздавать даром желающим из обывателей Кавказской губернии, отдавая преимущество офицерам Тенгинского полка. Комиссия строго должна была следить, чтобы все дома возводились на каменном фундаменте и под железными или из теса крышами, имея по наружному фасаду не менее пяти окон. С целью доставить посетителям какое-нибудь увеселение, предписано было возможно поспешнее возвести временное строение для «ресторации, с одною большою комнатою для танцования [63] . Все работы по постройке ванн, казенных гостиниц, флигелей, рестораций производилось исключительно руками нижних чинов нашего 3-го батальона, при участии полковых подъемных и артельных лошадей. За каждый день работ выдавалось всем по 10-ти копеек из сумм на «возведение кордонных укреплений на кавказской линии»; мастеровые нижние чины получали отдельную плату, соответственно производимой ими работы.

63

Полковой архив. Входящие бумаги 3-го бат. за 1821 г, дело № 46. Акты кавказской археографической комиссии, т. П ч., 2-я, стр.624.