Тени былого
Шрифт:
– Да, – сказал Джастин и усмехнулся какой-то тайной мысли.
– Что же, – продолжал Хью, – надеждам Армана пришел конец, когда графиня подарила Сен-Виру сына.
– Совершенно верно, – согласился Джастин.
– Подлинный триумф для Сен-Вира!
– О да, величайший триумф, – любезно подтвердил его светлость.
Глава 4
ЕГО СВЕТЛОСТЬ ГЕРЦОГ ЭЙВОН БЛИЖЕ УЗНАЕТ СВОЕГО ПАЖА
Для Леона дни летели стремительно, и каждый приносил что-то новое. Никогда еще ему не приходилось видеть ничего подобного панораме, которая теперь развертывалась перед ним. Его ослепляла иная открывшаяся ему жизнь. Из грязной харчевни он внезапно перенесся к пределам роскоши: ел неизвестные блюда, носил хорошую одежду и совсем близко наблюдал аристократический Париж. Словно по мановению волшебной палочки, вокруг зашуршали шелка, засверкали брильянты. Яркие огни, величественные, внушающие
Модный Париж свыкся с ним гораздо раньше, чем он свыкся со своим новым существованием. Через некоторое время люди перестали провожать его взглядами, когда он шел позади Эйвона, но сам он еще долго с изумлением и восторгом созерцал то, что его окружало.
К большому удивлению домочадцев Эйвона, он все еще благоговейно обоготворял герцога. Ничто не могло переубедить его, и если кто-нибудь из лакеев в людской давал выход своим чувствам и позволял себе нелестные тирады по адресу герцога, Леон приходил в неистовый гнев. А поскольку герцог запретил пальцем прикасаться к пажу без прямого его распоряжения, лакеи перестали распускать языки в присутствии Леона, так как он чуть что хватался за кинжал, а они не осмеливались нарушить приказ герцога. Гастон, камердинер, считал это жаркое преклонение прискорбным заблуждением: его понятия о благопристойности возмущал самый факт, что кто-то становится на защиту его светлости, и он не раз пытался убедить пажа, что долг всякого уважающего себя слуги – питать отвращение к герцогу.
– Mon petit [19] , – сказал он категорично, – это смешно. Немыслимо. И mкme [20] возмутительно. Это противно всем обычаям. А герцог ведь не человек. Некоторые называют его Сатаной, и, mon Dieu [21] , у них есть на то причина!
– Я никогда не видел сатаны, – отозвался Леон из глубины кресла, в котором сидел, поджав ноги, – но не думаю, что монсеньор похож на него. – Он поразмыслил. – Но если он правда похож на дьявола, то, значит, мне бы очень понравился дьявол. Да и мой брат называл меня сыном дьявола.
19
Малыш (фр.).
20
Даже (фр.).
21
Мой Бог (фр.).
– Какой стыд! – сказала толстая мадам Дюбуа, домоправительница, возмущенным тоном.
– Ну да, характер у него прямо дьявольский! – усмехнулся лакей Грегуар.
– Да послушай меня! – не отступал Гастон. – Господин герцог жесток! Кому это знать, как не мне! И я говорю тебе, moi qui te parle [22] , если бы он приходил в ярость, все было бы прекрасно. Брось он в меня зеркалом, я бы ничего не сказал. Так поступает благородный человек, аристократ! Но герцог… Ба! Он говорит мягко, так мягко, и глаза у него почти закрыты, а его голос… voilа, я содрогаюсь! – И он содрогнулся, но тут же воспрял духом под одобрительный ропот. – А ты, когда он говорит с тобой, как с мальчиком? Он говорит с тобой, точно ты его собака! А! Восхищаться таким человеком – непроходимая глупость! Невозможно поверить!
22
Это я тебе говорю (фр.).
– А я и есть его собака, – твердо сказал Леон. – Он добр со мной, и я его люблю.
– Добр! Мадам, вы слышите? – воззвал Гастон к домоправительнице, которая вздохнула и скрестила руки на груди.
– Он такой молоденький! —сказала она.
– Теперь я вам кое-что расскажу! – вскричал Гастон. – Этот герцог, что он, по-вашему, сделал три года назад? Вы видите этот дом? Он великолепен, он'стоит больших денег! Eh, bien! Я служу герцогу уже шесть лет, а потому вы можете мне верить. Три года назад он был беден! Одни долги и закладные. О, мы жили на широкую ногу, bien sыr [23] . Аластейры иначе не могут. Мы всегда были окружены такой же роскошью, но за блеском прятались одни долги. Мне это хорошо известно. Затем мы едем в Вену. И герцог… он, как всегда, играет по-крупному – это у них в роду! Сначала он проигрывает. Но вы бы не сказали, что это его удручает, – он по-прежнему улыбается. Это тоже у него в привычке. И тут приезжает молодой вельможа, очень богатый, очень веселый. Он садится играть с герцогом. И проигрывает. И предлагает удвоить ставку; герцог, он соглашается. Чего еще можно было ждать? Молодой вельможа все проигрывает и проигрывает. Пока, наконец, – бам! – играть ему больше не на что. Его богатство перешло к другому. Молодой человек разорен – absolument [24] . Герцог уходит. Он улыбается… А! Эта улыбка! Вскоре молодой человек дерется на дуэли. На пистолетах. И он стреляет мимо, совсем мимо! Он был разорен и поэтому выбрал смерть! А герцог, – Гастон всплеснул руками, – герцог едет в Париж и покупает этот особняк на деньги молодого вельможи.
23
Здесь: можете не сомневаться (фр.).
24
Абсолютно (фр.).
– О! – вздохнула мадам и покачала головой. Леон чуть вздернул подбородок.
– Ну и что тут такого? Монсеньор играл честно. Этот молодой человек был глуп. Voilа tout! [25]
– Mon Dieu! Вот как ты говоришь о пороке! А, я мог бы многое рассказать! Если бы ты знал женщин, которым герцог строил куры! Если бы ты знал…
– Мосье! – Мадам Дюбуа возмущенно подняла ладонь. – При мне?
– Прошу прощения, мадам. Нет, я ничего не скажу. Ничего! Но сколько мне известно!
25
Вот и все (фр.).
– Некоторые мужчины, – сказал Леон задумчиво, – так уж созданы, по-моему. Я таких навидался!
– Fi done! [26] – вскричала мадам. – И такой молоденький!
Леон пропустил ее возглас мимо ушей и посмотрел на Гастона с выражением житейской умудренности, которая выглядела забавно на его юном лице.
– И когда я видел такое, то мне казалось, что всегда виновата женщина.
– Только послушать этого ребенка! – ахнула мадам. – Ты, что ты знаешь, petit, в твоем-то возрасте?
26
Фи! (фр.)
Леон передернул плечами и вновь склонился над своей книгой.
– Наверное, ничего, – ответил он.
Гастон нахмурился и готов был продолжать беседу, но его опередил Грегуар:
– Скажи, Леон, ты будешь сегодня сопровождать герцога?
– Я всегда хожу с ним.
– Бедный, бедный мальчик! – сострадательно вздохнула мадам Дюбуа. – Это уже никуда не годится!
– Почему? Мне нравится.
– Не сомневаюсь, mon enfant [27] . Но водить ребенка в Вассо-Торкилье – voyons, это не covenable [28] !
27
Дитя мое (фр.).
28
Здесь: пойми… это не принято (фр.).
Глаза Леона злокозненно заблестели.
– Вчера вечером я был с монсеньером в Мэзон-Шурваль, – сказал он невинно.
– Как! – Мадам опустилась в кресло. – Это уже переходит все пределы!
– А вы там бывали, мадам?
– Я? Nom de Dieu [29] , что еще придет тебе в голову? Неужели можно вообразить меня в подобном месте?
– Нельзя, мадам. Там ведь бывают только аристократы, правда?
Мадам презрительно фыркнула.
– И смазливые уличные шлюшки! – съязвила она.
29
Здесь: Господи Боже (фр.).
Леон наклонил голову набок.
– Мне они смазливыми не показались. Накрашенные, вульгарные, говорят громко, манеры самые грубые. Но я видел очень мало. – Он сдвинул брови. – Не знаю… по-моему, я рассердил монсеньора, потому что он вдруг обернулся и сказал: «Подожди меня внизу!» Так сказал, как будто был недоволен.
– Леон, расскажи нам про Мэзон-Шурваль, – попросил Гастон, не совладав с любопытством.
– Ну, это большой особняк, весь в позолоте и грязно-белый и так окурен какими-то ароматами, что дышать трудно. Там есть карточный салон и еще комнаты. Не помню. Много вина, и некоторые были пьяны, а другие, как монсеньор, скучали. Женщины… а!.. пустое место.