Тени древней земли
Шрифт:
— Эй, это только я чувствую, что нахожусь на дне ямы, или…
— Нет, мне тоже так кажется, Евгений.
— Бедный человек…
— Да… Как ты думаешь, стоит ли нам рассказать Фирсову?
Кротов размышлял над этим несколько секунд.
— Не знаю… Что бы ни случилось, эта история с безумием ничего не меняет. Все версии, которые мы имеем по этим двум убийствам, не просто холодны, они застыли на месте… Я уже жалею, что согласился с этой женщиной.
— Как ты думаешь, почему он так торопится узнать правду, найти виновного? Тебе не кажется, что это заходит слишком далеко? Это навязчивая
— Что ты хочешь, чтобы я сказал… Честно, я не знаю.
— Если мы расскажем об этом Фирсову, он, скорее всего, прикажет нам прекратить привлекать его к расследованию.
— Это точно.
— И это убило бы Барсукова даже быстрее, чем опухоль.
— Если, с другой стороны, мы будем скрывать это от него, и он каким-то образом это узнает, Фирсов убьет нас.
— Довольно сложная дилемма.
— Ну что ж. Завтра решим, что делать, — сказала Райская, вставая, – Мой мужчина уже заждался меня.
— Есть новости о Диане?
— Пока ничего.
— Как ты к этому относишься?
Мария помрачнела.
— Плохо… Очень плохо.
— Значит, нас двое, — ответил Евгений и помахал рукой на прощание.
Глава сорок седьмая
Отец и сын Латыповы находились в огромной подземной пещере, скальном гроте, образовавшемся, когда горная порода начинает обрушаться, а продукты обрушения уносятся ветром.
— Спустимся вниз, — прошептал Всеволод слабым шепотом, чтобы не нарушать атавистическую тишину и безмолвие, царившие в пещерах; казалось, что время здесь выкристаллизовалось несколько тысячелетий назад.
Михаил осветил многочисленные пустоты, украшенные спиральными узорами из красной охры — цвета возрождения, пентаграммами, петроглифами, ложными дверями, символизирующими вход в загробный мир, и различными символами богини-матери, которые мальчик видел в музее в Черноморском; видимо, их предки делали небольшие ниши, сооружали алтари и чаши для подношений и погребального убранства умерших, следы которых можно увидеть сейчас. Вазы, ожерелья, статуэтки, оружие, маски украшали это место. Подросток потерял дар речи. Он чувствовал присутствие некой сущности, пронизывавшей все вокруг, словно магнитная сила, проходящая сквозь него и зовущая его обратно. Катакомбы змеились по лабиринту карстовых галерей, пронизывавших чрево горы: эти глубины тревожили и завораживали его одновременно, и он хотел узнать, куда они ведут.
— Здесь покоятся наши предки, — пробормотал Всеволод.
Михаил кивнул, все еще недоверчивый: он и представить себе не мог, что под землей расположен такой огромный доисторический склеп, и что их род настолько древний.
— Пойдем, — сказал отец, положив руку ему на спину, чтобы пригласить его двигаться вперед. – Мы только начали.
Они продолжали свой путь, проходя мимо прямоугольных погребальных камер. Менялись и петроглифы: теперь это были барельефы с изображениями канделябров, рисунки черепов, призванных охранять сон умерших, антропоморфные фигуры с бычьими рогами. Чем дальше они спускались по склону в глубину, тем более спертым, а порой и удушливым становился воздух. Мальчик уже собирался сказать отцу, что ему нужно передохнуть,
— Ничего не напоминает? — пробормотал мужчина.
Перед ними на своеобразном жертвенном алтаре с барельефами, изображавшими спирали, стояла репродукция богини-матери Кибелы в натуральную величину. Ее высота — метр шестьдесят — была не единственным отличием от статуэтки, которую они видели в музее; цвет и материал также были совершенно другими: богиня, которая, казалось, наблюдала за ними, была серо-фиолетовая, с зеленоватыми прожилками, характерного цвета для камня, из которого она была выточена, — карадагского агата.
Михаил явственно ощущал, что от статуи исходит тот самый ток, который охватил его, как только он ступил в грот. Сам того не замечая, по его лицу потекли слезы. У него возникло ощущение, что перед ним не каменная глыба, а живое существо, от которого исходит сверхъестественная, вечная и неизменная сила.
— Вот кто такие Латыповы, сын мой, — негромко произнес Всеволод. – Мы — хранители Богини, с незапамятных времен.
В этих словах чувствовался груз древности, ощущавшийся в каждом слове; Михаил никогда не осознавал этого так сильно, как в тот момент.
— В этом и заключается наша миссия. Сохранять это место, почитать Мать, кормить ее, когда она голодна.
— Покормить ее? — спросил подросток, который не мог оторвать глаз от Черной Богини.
Всеволод схватил его за руку, выводя из экстаза, и потянул к дальней стене грота.
На этой огромной стене их предки высекли петроглифы: знаки и картины, изображавшие звездную ночь, а на земле — женские фигуры, лежавшие на земле в почти звериной покорности, со связанными за спиной руками, обнаженные, с лицами, покрытыми, как показалось Михаилу, козьими черепами, и открытым горлом, из которого вытекала кровь, воспроизведенная на камне красной охрой. Женщин было много, все они склонялись к барельефу Черной богини, к которому стекала кровь жертв, как вода, орошающая корни растения.
Всеволод приблизил факел к граффити и указал сыну на антропоморфную фигуру, лицо которой скрывала маска, похожая на демоническую; существо, облаченное в рваный плащ, стояло перед богиней с клинком в кулаке.
— Это — Харон, паромщик душ. Когда Мать голодна, мы кормим ее. Мы всегда кормили ее, с тех пор как несколько тысячелетий назад было создано это убежище. Мы с дедом были последними хранителями, последними проводниками. Теперь ваша очередь…
Глава сорок восьмая
Марат Неделин с некоторым удовлетворением наблюдал, как Андрей Маценко, заместитель прокурора, побледнел, бродя в недоумении и ошеломлении по жуткому кабинету гуру Бирюкова.
«Надо было раньше думать об этом, сука», подумал он.
Когда зампрокурора сказал, что ему нужно прийти в себя и подышать свежим воздухом, майор понимающе кивнул и воспользовавшись случаем, сфотографировал на мобильный телефон найденное, включая стены и маски, и отправил фотографии по Ватсапу инспектору по «глухарям» Марие Райской.