Тени Эзеля опубл в журн Подвиг
Шрифт:
– Садись.Тогда пойдет...
– Все, даже Белецкая с Французовой замолчали.
– Алибасова!
– Ее нет, - сказала Зайцева, всегда и все про всех знавшая, - у нее отчетный концерт.
– Жостова Настя!
– Она с первого сентября не ходит, - снова сказала Зайцева.
Анна Серапионовна посмотрела на класс, вздохнула.
– Иди, Скачинский, к доске и расскажи нам, как устроен цветок.
Боря вышел, взял в руки предложенную ему указку.
– Шеф, он заперся на водокачке.
– Ты по любви тоскуешь?
– Нет.
– Ты любишь?
– Да, и томлюсь тоскою по любви.
– Гром, ты чего?
– спросил Игорьков, на секунду оторвавшись от захватывающей сцены.
– Читаю.
– Что?
Егор показал корешок, по которому крупными красивыми буквами было выведено имя автора.
– Ну, ты даешь, пацан!
– Жора снова уткнулся в экран.
Указка в руках Бори уткнулась в центр рисунка, где был нарисован кувшинчик.
– Это пестик, - сказал Боря.
Анна Серапионовна закивала. Таня и Лейла стали быстро что-то писать.
– Шеф, он грозится взорвать детский сад!
– Какой?
– За железнодорожным вокзалом, в восточной части города.
– Этого нельзя допустить, Банделло, там сын нашего прокурора!
– А это тычинка, - указка быстро коснулась маленького бутончика на конце стебля.
– О, эта кроткая на вид любовь
Как на поверку зла, неумолима!
– У нас в запасе только три часа. Он нам дал срока всего на три часа!
– Дерьмо!
– снова ответил шеф.
– Как сразу, несмотря на слепоту,
Находит уязвимую пяту!
–
Где мы обедать будем?
– Сколько крови!
– Шеф, у меня идея!
– А что такое цветоножка?
– спросила Анна Серапионовна.
Боря молчал.
– Борис, так нельзя, тебе сдавать этот, экзамен, как же его.
– ЕГЭ, - подсказал Дымов.
– Да, ЕГЭ, никак не могу запомнить.
– Сейчас мы его отсюда выкурим.
Громкий смех раздался с парты, где сидел Рубакин.
– Денис, - Анна Серапионовна сквозь очки пыталась разглядеть, что происходит в конце класса, - ты что?
Но Рубакин уже сидел, молча глядя перед собой.
– Так кто же знает, что такое цветоножка?
– спросила Анна Серапионовна.
В классе одиноко поднималась рука Ани Нарецкой.
– Нарецкая.
– Цветоножка, - бодро начала Аня, - разветвление стебля или его боковой побег, и он несет на своей вершине цветок.
– Правильно стебля.
– Бля!
– сказал кто-то.
Снова раздался смех с парты Рубакина.
– Рубакин!
Денис вскочил.
– Ты что?
Рубакин молчал.
– Садись. Все записали? Цветоножка - это разветвление стебля...Садись, Рубакин, садись.
Рубакин рухнул на свое место.
Раздался приглушенный смешок с парты, где сидели Белецкая и Французова.
– И ничего нет смешного, - произнесла высоким голосом Анна Серапионовна.
И ненависть и нежность - тот же пыл
Слепых, из ничего возникших сил,
Пустая тягость, тяжкая забава,
Нестройное собранье стройных форм,
Холодный жар, смертельное здоровье,
Бессонный сон, который глубже сна.
Вот какова или еще несвязней
Моя любовь, лишенная приязни.
Ты не смеешься?
– Шеф, мы выкурим его.
Неожиданно звонкая мелодия Suprem прозвенела в классе.
– У кого это такой отстой?
– спросила Французова, повернув голову на звук мобильника.
Толстая испуганная Настя Панфилова пыталась выключить телефон, но он упрямо звенел.
– Да заткни ты это фуфло, - крикнула Французова.
– Что это такое?!
– закричала Анна Серапионовна.
– Это у меня, - Настя, лицо которой пошло красными пятнами, дрожащими пальцами выключала телефон, - можно выйти?
– Выйди.
– Шеф, он там не один.
Какое зло мы добротой творим!
С меня и собственной тоски довольно,
А ты участьем делаешь мне больно.
Заботами своими обо мне
Мою печаль ты растравил вдвойне.
Что есть любовь?
– Продолжай, Скачинский, итак, мы записали, что такое цветоножка. А теперь покажи нас пестик.
– Он заплатит за это, клянусь мамой, - темпераментно воскликнул итальянец Банделло - помощник шерифа западного округа.
"Если с другом вышел в путь..." - звонко запели в коридоре.
– Постой, ты слишком скор.
Пойду и я, но кончим разговор.
Нет, не шутя, скажи: кого ты любишь?
Советую, брось помыслы о ней.
А разве трудно было б жить в ладу?
Схватить старайся новую заразу,
И прежняя не вспомнится ни разу.
Быть может, твой единственный алмаз
Простым стеклом окажется на глаз.
Я ранен так, что крылья не несут.
Под бременем любви я подгибаюсь.
Как только пропел очередной звонок, Жорка с Егоров рванули наверх по пожарной лестнице.
Не успели они подняться на четвертый, как из-за поворота вышла директор школы "Интеллектуал" Эмма Аркадьевна.
– Это еще что!
– сказала она неприятным голосом, - вам совершенно нечего делать на четвертом этаже. Распустились совсем.