Тени исчезают в полдень
Шрифт:
Он не слышал, как застучались в сенях, не видел, что кто-то вошел. Опомнился, когда Юргин крикнул над ухом:
– Здорово! Отлечил болезни свои?
Устин не ответил ни на приветствие, ни на вопрос Юргина. Он встал, взял со стола папку, отнес ее в свою комнату. И, только вернувшись, сказал:
– Рассказывай, что тут… как тут? Все подробно.
– Хе… – протянул «Купи-продай». – Подробностей много. Оч-чень хороших. Варька вот твоя… к Егору ушла.
– Зачем? – спокойно спросил Устин. Но тут же до него что-то дошло, он вскинул тяжело
– Так за этим самым… Как Антип говорит, пойдут теперь девки-мальчики. В сельсовет уже съездили. Насчет, значит, бракосочетания.
– Что-о?! – надвинулся на Юргина Устин. Потом отшатнулся, задышал громко, с хрипом.
Юргин помолчал-помолчал и проговорил:
– А также Фролка Курганов к Антиповой дочке. В общем, молодух полна деревня. Насчет свадеб только что-то не слышно…
На этот раз Устин не удивился, дернул лишь углом заросшего рта.
– А что было-то, что было! – продолжал Юргин почти восторженно. – Стешка заревела на всю деревню, как корова. Митька было на отца с кулаками – тот ему в рыло. Митрий и уполз домой. Стешка – к Захару, к Корнееву, заколотилась в конторе об пол. Они ей стакан с водой в рот выливают. Один Антип весело ходит по деревне, поддергивает штанишки: «Эт-то так, это – трансляция…»
– Заткнись! – оборвал его Устин. – Об деле, если есть что, говори.
«Купи-продай» понял с полуслова.
– А что об деле… Слух идет – снимать хочет Захар тебя с бригадиров.
– Как это снимать?
Вопрос был глупый, ненужный. И все остальное тоже глупо. Ну зачем вообще расспрашивать об этом Юргина? Как будто сам не знает. Но все же Устин повторил свой вопрос:
– Как это снимать?
– А так… как штаны снимают на ночь, чтобы удобней спать. – Юргин аж подпрыгнул от злости, – Другого-то поставит – обломится что в карман, расставляй пошире. С голоду подохнем.
– Наворовался, поди, хватит.
– Хе! – Юргин презрительно усмехнулся и насмешливо кивнул за окно. – Ты ей это, Пистимее, скажи. Может, она и подтвердит твою резолюцию.
– Кого же вместо меня… намечают? Не слыхал?
– Как не слыхать! – опять подпрыгнул Юргин. И добавил, изливая всю свою желчь: – Мою фамилию называли, да передумают, однако, на Фролку Курганова променяют…
– Все шутишь?
– Какие шутки, когда по деревне об этом только и разговору!
По выражению лица Юргина, по едким интонациям в его голосе Устин, хотя и не сразу, понял наконец, что речь действительно идет о Курганове.
– Постой, постой… Это после всего того… после того, как Фролка с Клашкой?! Его – в бригадиры?!
– Так это и чудно людям. Об этом и судачат по всему колхозу.
– Понятно. Ступай, – сказал устало Морозов.
Пистимея долго не возвращалась. Устин сидел и, ни о чем не думая, глядел в темнеющие окна.
Потом пришло на ум, что жена, наверное, узнала уж насчет Варьки и побежала к Егору. Егор живет далеко, на самом конце села, долго проходит. Да еще сколь там задержится…
… Пистимея пришла почти через час, кинулась было к нему
– Устинушка, Устинушка…
– Еще чего! – холодно сказал Устин, отстраняясь.
– Да что же это за напасти на нас? Варька-то!..
– Ты же сама хотела от нее избавиться, – безжалостно промолвил Устин.
– Устин, как язык твой поворачивается…
Тогда он проговорил с насмешкой:
– А до меня доведись… Я бы на Варькином месте давно ушел… Вот что.
– Так ведь этак… кусочек по кусочку… Ведь страшно становится…
– Отчего это страшно так тебе?
Но Пистимея теперь не отвечала. Она уже стояла на коленях и торопливо шептала молитву.
… На следующее утро Устин долго не решался выйти на улицу. Все ждал почему-то, не придет ли кто – Фрол Курганов, может быть, или хотя бы Антип Никулин.
Наконец не выдержал, оделся, вышел во двор. Потоптался возле крыльца, послушал, как хрустит снег под ногами. И побрел на конный двор. Там, наверное, должен быть сейчас Курганов. Но зачем ему Фрол, он и сам не мог бы сказать. По дороге Устану встретилось несколько колхозников. Все они здоровались с ним как ни в чем не бывало. Только один остановился и спросил:
– Так что же это, Устин?.. Варька-то – это что же?
Устин молча прошел мимо.
Фрол был на конюшне. Он чистил в стойлах, выбрасывал вилами теплый еще навоз на проход.
Устин присел у дощатых ворот конюшни на кучу затхлого, полусгнившего сена, на которой позавчера лежал Смирнов. Фрол перестал бросать навоз, однако молчал.
– Что, и почистить в конюшне некому? – спросил Устин. – Зачем сам чистишь? Хотя скоро на другую работу перейдешь. Тебя, говорят, в бригадиры Захар хочет. Вместо меня, значит. За какие такие заслуги?
Фрол и теперь ничего не сказал, молча принялся за прежнее дело.
Устин несколько минут смотрел на него с нескрываемым презрением. И вдруг, несмотря на строжайшее предупреждение Демида даже насчет намеков, тихонько спросил:
– А вот интересно мне – об Демиде Меньшикове помнишь? Тот твои заслуги знает.
Фрол на какое-то время застыл в согнутом положении.
– Помнишь, стало быть, – усмехнулся Устин. – А я думал – напоминать надо, – И еще ухмыльнулся: – А коль помнишь – ничего, не обомлеешь, если… носом к носу когда сойдетесь?
Курганов со звоном отшвырнул вилы, шагнул к Устану. Морозов начал было вставать ему навстречу, но в это время у ворот послышались шаги, в конюшню вошел Захар Большаков.
– Запряги мне коня… жених, – сказал председатель Курганову. – Надо в Ручьевку съездить. – И в это время заметил Устина и обернулся: – А-а, вот он где. Я думал, в контору все же зайдешь.
– Зачем? – пожал плечами Устин. – Теперь-то зачем? Слышал ведь – с бригадирства снимаете.
Фрол вывел из самого крайнего стойла рослого жеребца. Захар и Устин остались одни. Морозов по прежнему сидел на куче полусгнившего сена, опустив голову, смотрел на свои валенки, подшитые автомобильными покрышками.