Тени киновари
Шрифт:
Наконец августейшая эмерита обратила на нее свое внимание. Она вернулась на свой собственный стул на другой стороне стола в точности в тот момент, когда Матра проглотила последний ломтик последнего слоеного пирожка с мясом. Из ниоткуда появился Беттин, тихо и внезапно, а потом так же исчез, оставив маску Матры на столе рядом со своей хозяйкой. Как и одежда и сандали, маска была тщательно обработана. Ее кожаные части были смазаны маслом, металлические отполированы, а замша цвета киновари, которая касалась кожи, когда маска застегивалась, была так вычищена, что опять стала гибкой, мягкой и ароматной. Августейшая
— А теперь дитя, начинай рассказывать все с начала.
В самом начала была горячая, безжизненная пустыня, создатели позади нее и неизвестность перед ней. Нужно было бежать до тех пор, пока не кончались силы и она не могла бежать дальше. Она падала, лежала на коленях и локтях, отдыхала, потом вставала и бежала дальше-Пещера, Матра. Начни с пещеры, много-много дней после начала. Ты жила рядом с резервуаром. Ты идешь домой. Что случилось? Что ты увидела? Что этот человек — Отец — сказал тебе?
Возможно это было только солнце над головой, но Матре показалось, что морщины на лице августейшей эмериты стали глубже, а глаза еще тверже, чем были раньше. Она сидела на краешке своего стула, такая же прямая, как и тогда, когда ходила кругом, с ладонями, сложенными на головке посоха. Головка была вырезана в виде свернувшейся клубком змеи с желтыми драгоценными камнями вместо глаз. Матра никак не могла решить, что заставляло ее нервничать больше: августейшая эмерита или змея.
Она вернулась назад в не-такое-далекое утро и вновь пошла по своим следам: фрукты кабры, бусинки из киновари, странное послание Энторена. Глаза змеи не мигали и — так ей показалось — не мигали и глаза высшего темплара. Вообще не было никакой реакции с дальней стороны стола, пока Матра не дошла до конца рассказа.
— …Отец сказал, что он был убит вместе с Микой и всеми остальными. Он дал мне изображение того, кто его убил. Он сказал… Он сказал, что у меня есть покровители, которые могут позаботиться, чтобы больше никого не убили. Я знаю этого… мужчину, изображение которого показал мне Отец. Это раб-халфлинг Лорда Экриссара, Какзим. Так что я пошла к Лорду Экриссару — к Дому Экриссара — и ждала его там.
Августейшая эмерита опять встала на ноги и стала медленно ходить, держа посох со змеей в руке, но не опираясь на него. Ее свободная рука поднялась, легла на медальон, который она носилась, а потом опять опустилась.
— У тебя не было права жить там. Резервуар — запретное место; ты сама видела запрещающее заклинание Короля Хаману и тем не менее обманула его. Тот человек, которого ты называешь «Отец», нарушил королевский закон и взял тебя туда. В Урике есть места для тех, кто не может работать или не имеет родственников. И они все останутся в живых, если будут жить по законам и темплары смогут защищать их.
Ее посох многозначительно ударил по мозаике, и Матра почувствовала, что нет никакой необходимости рассказывать ей, что народ, который жил рядом с подземной водой, с большим недоверием относился к королевским законам и с еще большим недоверием к темпларам короля. Отец говорил, что он скорее проживет всю жизнь под землей в полной темноте, чем будет жить рабом на земле, пусть и на свету, и даже недавно сделанная Матра знала, что среди рабов есть множество тех, кого ни работа ни семья не уберегли от долгов. Она спросила себя, однако, а согласился бы с Отцом гибкий, улыбающийся и хорошо упитанный Беттин.
Августейшая эмерита ударила посохом по мозаике второй раз. — Спроси его, — сказала она, напоминая Матре, что здесь ее мысли не явлются секретом.
Она вернула свои мысли обратно, к последнему изображению, переданному Отцом.
— Да, да, — печально и устало сказала старуха. — Колесо фортуны повернулось странным и ужасным образом, дитя. Никто из них не должен был жить рядом с резервуаром, а ты должна была быть среди них, когда разразилась катастрофа. Колесо повернулась так, как оно должно было повернуться, и не должно было остаться никого, кто бы рассказал об этом. Но Какзим… Проклятый Элабон! — Она так громко ударила своей палкой, что растревожила своих птиц и насекомых, которые недовольно закричали в своих клетках. — Он разыскивается.
Не поняв, кто это такой «он» — Какзим или Лорд Экриссар — Матра закрыла глаза и изо всех сил попыталась не думать ни об одном мужчине. Похоже это сработало; августейшая эмерита опять стала ходить.
— Тут есть что-то большее, чем я могу понять: безумный раб Элабона и резервуар Урика. Видно я слишком много времени провела за моими собственными стенами, ты понимаешь меня, Матра?
Матра не понимала, но кивнула, соглашаясь, а женщина не стала рыться в ее мыслях, чтобы узнать, лжет ли она.
— Я не могу пойти в бюро. Я не могу пойти в суд. Я эмерита. Я оставила все эти вещи за собой. Я не могу опять взять их на себя. Я ошиблась, я не поняла цели твоего сидения у этой двери, дитя. Я думала, что ты его, или беспокоишься о нем, вот и все. Даже в моих снах я не могла представить себе ничего подобного. Проклятый Элабон!
Старая женщина подошла к стене, где висело несколько серебряных поясов с бахромой, которых Матра раньше не видела. Она сдернула один, черно-золотой, потом подумала и взяла еще один, чисто-синий, потом повернулась к Матре.
— Иди за мной. Я напишу послание, для тебя. Это все, что я осмеливаюсь сделать. И без этого будет очень много вопросов и очень большой риск. Есть только один, который может смотреть, слушать и действовать.
Послание для нее, и к тому же написанное. Матра задрожала, вставая из-за стола. Писать было запрещано. Как Лорд Экриссар, так и Отец, они оба предупреждали ее, что она никогда не должна пытаться проникнуть в этот секрет; при этом Лорд Экриссар и Отец почти никогда не давали ей тех же самых советов. Но августейшая эмерита собиралась написать послание за нее. Наверняка это именно то, что Отец имел в виду, когда говорил, что могущественные покровители помогут ей.
Матра мгновенно вытащила еще один камешек киновари из фонтана Вера, а потом побежала за быстро идущей женщиной. Они свернули в маленькую комнату, где из мебели были только маленький стол, еще один стул и несколько полок, висевших на стене одна над другой. На каждой полке стояли совершенно одинаковые ящички, запертые на сверкающий зеленым замок. На стене за столом кто-то нарисовал фреску — портрет Лорда Хаману. Король-Лев глядел на Матру глазами из драгоценного камня, пока августейшая эмерита отрезала кусок от чистого листа пергамента, и покрывала его отчетливыми красными линиями чернил.