Тени киновари
Шрифт:
До тех пор, пока она не повернула в последний раз и не очутилась в галерее над водой.
Отсюда она должна была увидеть весь поселок: тридцать хижин и усадьб, тридцать печей, горящих в вечной ночи пещеры. Но сейчас была только россыпь огней, и это были дикие огни, ни один из них не был огнем печки. Запах горелого наполнил весь воздух; Матра ощущала его через маску; чувствовала на коже и под шалью. Все было тихо, слушался только треск горящих огней. Не было ни смеха, ни веселых детских криков, ни обычной суматохи, которая обычно приветствововала ее уши.
— Отец? — прошептала Матра. — Мика?
Она бросилась бежать, но не сделала и десяти шагов, как запнулась и тяжело
Руки Матры коснулись чего-то круглого, и это был не плод кабры. Это были волосы… голова… безжизненное тело. С ее ладоней капала кровь, когда она отдернула их назад.
— Отец! Отец!
Она не могла бежать. На галерее были и другие тела.
Тела были везде, все безжизненные и в крови.
— Отец!
Матра дохромала до конца галереи к первой из усадьб, где пламя пожирало остатки костяной хижины, вроде ее собственной, и человеческая женщина, которую она узнала, лежала на спине, глядя вверх остановившимся взглядом.
— Далия!
Далия никогда не понимала запинающуюся речь Матры, но она не моргнула, услышав звук речи. Далия вообще не двигалась. Далия была безжизненна, как и все остальные, и внезапно Матра поняла, что она никак не может наполнить легкими воздух, хотя дышала очень тяжело. Ее метки опять стали наливаться теплом, защитная перепонка опустилась на уголки глаз.
— Нет! — выдохнула она, приказывая своему телу остановиться, как если бы оно принадлежало кому-нибудь другому.
Она не могла себе позволить лишиться зрения. Она должна видеть. Она должна найти Отца, но она не могла идти, и, сотрясаясь всем телом, поползла по хорошо знакомым дорожкам к еще одной горящей хижине.
В нескольких шагах от разрушенного горящего дома она сумела встать на колени. Создатели дали ей человеческие глаза, чтобы она могла различать, где свет, а где темнота, но они не дали ей человеческую способность плакать, как делают люди и другие мыслящие расы. Раньше это не было неудобством, но теперь — глядя на тело Мики, наполовину сожранное огнем, и его лицо, разрубленное ударом, прошедшим от макушки через правый глаз, нос и щеку, прежде чем закончиться на горле, Матра смогла только издать печальный негромкий шум, глубоко в горле. Звуки ранили сильнее, чем любые щипки, к которым она привыкла в резиденциях высших темпларов.
Но создатели сделали Матру сильной. Она встала на ноги и обошла тело Мики. Отец лежал в нескольких шагах дальше. Его тело не было тронуто огнем: на его голову обрушилась дубина, череп был раздроблен. Матра не могла видеть его лицо — оно было все в крови. Она опять встала на колени, осторожно просунула под него свои узкие руки и легко подняла его в воздух. Потом она перенесла его на берег, положила рядом с водой и смыла кровь его лица.
Звуки горя все еще рождались в основании горла Матры. Что-то невидимое, но острое цапнуло ее за сердце. Печаль, это печаль, сказала она себе, вспомни, как сверкали щеки Мики в ту ночь, когда умерла вся его семья. Печаль, холод и мрак. Смерть, внезапно поняла она, она здесь, более настоящая, чем все остальное, что было вокруг. Согнувшись, скрючившись с телом Отца в руках, Матра уставилась в темноту, ожидая что Смерть появится и возьмет ее.
Смерть была пещере, прямо сейчас. Она могла ощущать ее. Смерть возьмет и ее, как всех; она не в состоянии сопротивляться. Но когда она опустила тело Отца на каменный берег, он открыл оставшийся глаз.
Матра. Его голос звучал у ней голове, его губы не двигались.
— Отец? Отец — что произошло? Мика… Ты… Отец, скажи мне — Что я должна сделать?
Ты должна бежать, Матра. Они вернутся, их много, они возьмут верх даже над тобой-Кто? Почему? Ты никогда не делал ничего плохого, Отец; это не должно было случиться. Ты никогда не делал ничего плохого.
Не надо делать что-нибудь плохое, чтобы начались убийства, объяснил отец, терпеливый к ее новизне в этом мире даже сейчас.
— Убийство, — Матра почувствовала это слово в своих мыслях, потом произнесла его своим странным, плохо подходящим для слов языком. Это не было новым словом, но оно приобрело новый смысл. — Тебя убили, Отец?
Да.
— Тогда и я убью. Я убью тех, кто убил тебя. Я отвечу плохим на плохое, и все опять станет правильным.
Матра почувствовала печаль Отца. Он накажет ее, подумала она, как он наказал ее, когда она оставила себе черную шаль. Она знала, что плохое нельзя сделать правильным — она узнала об этом, глядя в зеркала высших темпларов.
Отец удивил ее. У тебя есть могущественные покровители, Матра. Они помогут тебе. Это не должно произойти опять. Ты должна позаботиться об этом.
И Отец сделал так, что в ее сознание появилось изображение, последнее, что он видел в своей жизни: дубина с каменным наконечником, опускающаяся рука и обезображенное шрамами лицо с дикими, безумными глазами за ней. После этого не было ничего, но и этой картины было достаточно.
На один удар серца ей показалось, что она никогда не видела это лицо, но рассмотрев в своем сознании изображение более пристально, Матра увидела отчетливо различимые черты халфлинга, скорее старого, чем молодого. Из области шрамов выходила одна единственная черная линия. Она дважды поварачивала и опять исчезала среди складок кожи и шрамов. Этого было вполне достаточно, особенно вместе со злыми глазами. Она знала его. — Какзим, — прошептала она, встала и пошла прочь, не бросив назад даже прощального взгляда.
Глава 3
Смерть гуляла по пощере в языках пламени и боевых дубинках. Смерть возьмет Отца и Мику — если она не найдет их первой.
Матра стояла на пересечении коридора, ведущего из прихожей, и наклонной галереи, ведущей вниз по склону к воде. Весь поселок был в пламени: его языки пожирали одни хижины, перелетали, потрескивая, на другие, отбрасывали на каменные стены бесчисленные тени опускавшихся рук и дубинок с каменными наконечниками. Крики, отражавшиеся от каменных стен, заполнили все вокруг и били ей в уши. Матра не могла отделить крики Отца или Мики от криков остальных, они тонули среди потрескивания пламени и возгласов палачей.
Матра бежала изо всех сил, тяжело перепрыгивая тех, на кого Смерть уже предъявила свои права. Она бежала быстрее и дольше, чем бегала раньше. В ее бъющемся сердце поднялась надежда, но тут из темноты над склоном поднялись руки. Они ухватили ее за запястья и за голени, сбили с ног и прижали к земле. Лица, на которых были только глаза и голоса, порхали над ней, хором повторяя два слова: ошибка и неудача.
Она начала бороться и освободилась от них, прыгнула на ноги и помчалась к каменистому берегу, где пламя по-прежнему полыхала и раздавались незнакомые крики. Увертываясь от рук и дубинок, Матра искала путь, который привел бы ее к костяной хижине, где ждали ее Отец и Мика. Было много дорожек, которые она никогда раньше не видела, но все они были перегорожены пятью теми же самыми изувеченными трупами, которые вставали на ноги, когда она подбегала к ним, обвиняя ее, а не Смерть, за то, что их убили.