Тени Марса
Шрифт:
Ильченко вздрогнула всем телом. Даже если бы дочь сказала, что она беременна, это бы не так сильно поразило растерявшуюся Зинаиду. "Иван-трус? Бросил беззащитных людей на произвол судьбы? Нет, ни за что! Никогда"!
— Что ты, доченька, что ты! Папа- самый смелый человек на свете! Он ещё придёт и спасёт нас! Вот увидишь, — она снова вздрогнула. — Ниночка, откуда у тебя такие мысли?
— Это наш ди-ди-ректор… — язык у Нины заплетался. — Когда начался обстрел, мы собрались в коридоре, он на меня так страшно кричал, так кричал, я, я, он говорил, что папа трус, что он бросил нас здесь умирать… — Девочка потянулась руками к матери и снова заплакала. — Мама, — еле пролепетала она. — Я не могу идти, у меня ножки не слушаются… Мама…
— Ваш директор- сволочь. Сволочь и идиот. Он сам трус! — Зинаида Фёдоровна, неожиданно сама не понимая, откуда у неё взялся такой словарный запас, разразилась потоком отборнейшей ругани. Но от этих бранных слов ей стало легче, нарастающий гнев дал ей дополнительные силы. Она подняла девочку на руки и пошла к выходу. Мать, спасающая свою дочь, ничего не чувствовала, ни страха, ни усталости, ничего, только холодную, всё поглощаемую ненависть
— Где моя машина? — злобно сверкнув очами, спросила Зинаида Фёдоровна. Нет, не у вздрагивающей от каждого взрыва девушки, а скорее, у пронизываемого осколками воздуха или же самого господа бога. Но воздух лишь визжал и сердито шипел, не в силах противостоять натиску смертоносного металла, а господь бог… Господь бог, как всегда, хранил великомудрое молчание. Зина едва не застонала от бессилия. Стоявшая рядом учительница растерянно кусала губы. Дрожащие губы искривились в странной, неестественной и почти виноватой полуулыбке.
— Это директор, я хотела помешать, но он меня ударил и…
— Педераст недоразвитый! — скрежет зубов возвестил о том, что попадись сейчас супруге генерала Ильченко директор школы, она произвела бы ему мгновенную кастрацию без применения скальпеля. — А где остальные учителя?
Вымученная улыбка учительницы стала еще шире.
— Они ушли вместе с детьми.
Зинаида Фёдоровна бросила взгляд вдоль улицы и только теперь увидела далеко, на самом горизонте, убегающую стайку разноцветно одетых фигурок. На душе стало немного теплее, но теперь нужно было выбираться самим. Она ещё раз выругалась, прижала к себе девочку и, превозмогая боль в мышцах, поспешила вслед за убегающими фигурами. Пройдя несколько сотен шагов, Зина почувствовала, что силы покинули её. Руки и ноги, ставшие тяжёлыми, не слушались, сердце колотилось как бьющаяся в силках птица, лёгкие пронзала жгучая боль, в глазах стоял густой, не рассеивающийся туман. Она остановилась и в изнеможении опустилась на твердое покрытие тротуара.
— Давайте я понесу девочку? — предложила неподвижно сидевшей женщине в ожидании замершая подле неё учительница, та согласно кивнула. Где-то за спиной раздался страшный грохот. Они обернулись и увидели чёрное облако, поднимающееся над руинами только что покинутой школы. "Успели", — мелькнула в голове мысль, и тут же потонула в накатывающих волнах страха.
— Да, идите, — Зина слабо махнула рукой, — я отдохну. Немного отдохну и догоню вас. Идите!
Учительница со стоном подняла девочку и, сгибаясь, на гнущихся от тяжёлой ноши ногах двинулась дальше. Они прошли едва ли сто метров, когда до них долетел тупой удар, раздавшийся позади и заставивший их вздрогнуть. Холодная воздушная волна, почти тут же налетевшая на них, кинула девочку и несшую её учительницу на тротуар. Упав и больно ударившись, Нина всё же нашла в себе силы повернуть голову назад. Верхняя часть ближайшего небоскрёба, срезанная снарядом, рухнула вниз, погребя под своими развалинами всё еще сидевшую на тротуаре женщину. Очередной шок, поразивший разум девочки, вернул ей возможность двигаться. Она вскочила на ноги и с безумным криком бросилась назад…
Учащенно дыша, учительница тяжело поднялась на ноги, со странным спокойствием поправила всклоченные волосы и, немного прихрамывая, поковыляла к разбирающей завалы ученице. До её слуха доносились последние отзвуки стихающей канонады. Через несколько минут снаряды перестали прорезать воздух над городом. Несмотря на грохот всё еще падающих стен и треск горящих зданий, над Ново-Марсианском, казалось, воцарилась невоображаемая тишина. Лишь откуда-то издалека, из места, находившегося на грани слышимости, доносились отзвуки разгоравшегося боя. Легион-бригада генерала Ильченко перешла в контрнаступление.
Легионеры едва успели перевалить за кромку каменной гряды, когда воздух потряс ужасающих грохот, разом перекрывший все залпы танковых орудий. На мгновение противник оцепенел. Некоторые танки, оказавшиеся слишком близко от места падения профессорского глиссера, накрыло взрывной волной и перевернуло. Теперь они, лёжа на боку, неуклюже елозили по камням в тщетной попытке встать на гусеницы. Два танка и один тягач, подброшенные взрывом на десятки метров вверх, обрывая траки, плюхнулись на своих же "товарищей".
Танковые компьютерные системы еще не пришли в себя от ошеломившего их взрыва, когда с гор в их направлении одновременно ударили тысячи бластеров. Тысячи огненных лучей заметались по броне танков. Марсианские "мастодонты" начали поспешно разворачивать свои пушки, но они ещё не сделали ни единого прицельного выстрела, а гора, по которой всё больше приближаясь, двигались вооруженные бластерами солдаты, уже покрылась маскировочными дымами, скрыв людей и их технику под своим покровом. Одетые в специальные шлемы с поляризующими стеклами, легионеры ни на мгновение не прекращали вести огонь по замершему в нерешительности противнику. Когда один из лучей, скользнув по каналу танкового ствола, ударил во взрыватель снаряда, и последовавший за этим внутренний взрыв разнёс башню вдребезги, среди ожесточённо стреляющих легионеров пронеслось грозное "ура". А начавшийся вслед за этим яростный огонь противника уже не казался столь страшным. К тому же генерал заранее приказал рассредоточить войска на большой площади. Каждый солдат был как бы сам за себя, и вместе с тем один за всех и все за одного. Жить, умереть, страдать и действовать предстояло в одиночку или малыми группами. Лишь в наушниках то и дело слышались приказы, отдаваемые начальником разведки, в отсутствие генерала Ильченко командовавшего легионом. Вынужденные бить прямой наводкой, танки, получая в ответ режущие струи бластеров, попытались подняться по склону, но безуспешно. Их гусеницы рыли камень, выбивали миллионы искр, разбрасывали вокруг себя щебёнку, но многотонные стальные туловища не могли вползти по поднимающемуся почти отвесно склону. Вражеские роботы, пущенные вперёд, чтобы укрепить наверху подъемные лебёдки, были рассеяны тяжёлыми БТРовскими бластерами. А с закрытых позиций, внося еще большую сумятицу в действия противника, не переставая, бил по врагам отдельный танковый взвод с приданным ему полувзводом легких гаубиц. Впрочем, существенного вреда противнику вся эта канонада не принесла, а вот ответный залп был поистине страшен. Бригада в одно мгновение лишилась половины своей бронетехники и всей артиллерии. Начальник разведки был вынужден отдать приказ о прекращении артиллерийского огня и оставлении позиций. Отход был осуществлён, оставшаяся техника рассредоточена и брошена на обширной пустынной площади, а уцелевший личный состав танкового взвода, вооружившись лёгкими бластерами, присоединился к сражающимся пехотинцам. Противник вновь перенёс весь свой огонь на позиции зацепившихся за камни стрелков. Но далеко не каждый снаряд ложился в районе цели, чаще всего они взлетали над козырьком, прикрывающим позиции легионеров, и по широкой дуге уносились далеко в пустыню, где падали, никому не причиняя вреда.
Тем временем и генерал Ильченко, отбросив в сторону ставший бесполезным парашют, неторопливо целился в ползущий по его душу танк. Длинная огненная дуга, выпущенная из генеральского бластера, ударилась о край ствола и, отразившись от его среза, опалила лежавший чуть в стороне камень. Иван прицелился тщательнее. Луч упёрся в ствол и скользнул в темный провал дульного канала. Раздавшийся грохот возвестил о точном попадании. Из-под башни танка повалил густой чёрный дым, а из его брюха выполз маленький ремонтный робот и, ковыляя, поплёлся в сторону вражеского лагеря. Иван тщательно прицелился и нажал спуск. Он ударил точно в место схождения ножек, но не причинил роботу ни малейшего вреда. Тот лишь быстрее засеменил своими дрыгалками, стараясь как можно скорее убраться от этого опасного места. Ильченко выругался и, бросившись вслед за ним, оказался сразу перед тремя грохочущими вражескими танками. Стволы их были низко опущены, но они не стреляли. Раздосадованный генерал упал на колено и дал короткую очередь. С такого расстояния промазать было невозможно. Ближайший к нему танк развернуло. Башня, отброшенная взрывом, отлетела в сторону и покатилась по камням. Два других в мгновение ока отвернули чуть в сторону и, заскрежетав траками, остановились в полусотне шагов от всё еще стоявшего на колене генерала. У одного из них открылись боковые люки, и оттуда начали выпрыгивать маленькие роботы, совершенно не похожие на ремонтных. У них были тонкие гибкие конечности, и двигались они стремительными прыжками, будто блохи. Целая толпа этих осьминожков направилась в сторону генерала. Дав две очереди подряд, ему удалось таки подстрелить одного. Остальные, ловко подпрыгивая, словно зайцы, ушли от встречи со смертоносным лучом. Генерал понял, что его хотят захватить в плен. Попасть в плен к роботам было глупо, но стреляться, чтобы избежать такого плена- ещё глупее. Помянув недобрым словом всех богов и апостолов, он сделал три прицельных выстрела, но все три раза промазал. Маленьким вражинам вновь удалось успешно избежать встречи с лазерным лучом. Иван ругнулся и, плюнув, сосредоточил своё внимание на стоявшем в отдалении танке. Ствол был недоступен, и он в отчаянии принялся поливать огнем бочину танка, из которой вылезла вся эта мерзота. К его удивлению, от первого же выстрела в боковой бронепластине образовалась дыра. Он нажал курок и не отпускал его до тех пор, пока в глубине танка не прогремел взрыв. Остался ещё один танк, но роботы- пехотинцы были уже в десятке шагов. Он закинул за плечо бластер, вытащил портативную рацию и нажал кнопку экстренной связи.
— Полковник Хасанов слушает!
— Жора, у них легкобронированная бочина, танки уязвимы, ты понял меня? Понял?
— Да… — донеслось до генерала, и в тот же миг рация, выбитая из его рук щупальцем осьминога, затерялась среди камней. Ильченко схватили, связали и потащили в сторону ожидавшего их танка. Бластер расторопные осьминожки почему-то оставили болтаться за его плечами.
Хасанов, едва докричавшись до лежавшего в полутора метрах от него начальника разведки и передав слова генерала, с тяжелым сердцем отправился в третий батальон, находившийся на переднем рубеже атаки. Осколки от разрывающихся снарядов с пронзительным визгом разрезали воздух совсем рядом. Два или три раза его едва не сбивало с ног взрывной волной, но он словно и не замечал этого. В том, что генерал погиб, он не сомневался. Героическая гибель друга вызвала в нём волну чувств, в которой перемежались горечь потери и удушающий стыд. Обезумев в боязни потерять семью, полковник, перейдя все границы, назвал своего командира и друга трусом. Сейчас Хасанову требовалось что-то, способное заглушить этот стыд, режущий душу и сердце. Он хотел погибнуть, но погибнуть так, как говорил генерал, уничтожив возможно больше вражеских машин. В его раздираемом противоречивыми мыслями мозгу появился поистине безумный план, который при определенном везении мог сработать. Внезапно он понял, что это не его мысль и не его план, что это профессор, отвлеченно рассуждая, сказал, что вот если бы могли найтись люди, готовые пойти на верную смерть, то наверное можно было бы ворваться в ряды боевой техники противника и покромсать их изрядное количество, так как танки либо были бы вынуждены стрелять в упор, уничтожая заодно и своих, либо должны были смириться с наличием в своих рядах диверсантов. Правда, существовал еще один способ уничтожения, а точнее, вывода из строя противника — гусеницы, но в таком скоплении машин это представлялось делом далеко не самым лёгким. Полковник решил ворваться во вражеские построения. Он считал это рискованным, но вовсе не гибельным делом, тем более что можно было попытаться использовать в качестве укрытия уже повреждённые вражеские машины. И чем больше полковник раздумывал над этим планом, тем больше верил в его осуществимость. К тому же ему хотелось, нет, хотелось не верное слово — долг чести требовал вытащить к своим хотя бы труп погибшего генерала.