Тени на стене
Шрифт:
Только бы не остаться одному. Шкляр! Шкляр! Шкляр!..
Он прыгнул с камня на песок и тут, у самой кромки воды, увидел Сеню–Сенечку. Тот сидел на корточках и, казалось, что–то искал. Нашел время!..
— Ты что?..
— Следы… — пробормотал Сеня–Сенечка, не поворачивая головы.
Теперь и Нечаев их увидел. Следы были отчетливые, глубокие. Подумалось: «Теперь хана!..» Но когда он нагнулся, у него сразу отлегло от сердца. То были их собственные следы.
— Знаю, что наши… Но все равно, — Сеня–Сенечка
— Брось, их смоет волна.
— Нельзя. Могут обнаружить.
— Тогда быстрее. Я помогу…
Сеня–Сенечка не ответил. Он привык все делать обстоятельно. Вот теперь, кажется, действительно все… Он прыгнул на камень.
Они стали подниматься в гору. Медленно, цепляясь за кустарники и корневища. Подъем был крут, почти отвесен.
Потом, выбравшись из расселины, они поползли к винограднику. Твердая земля была в трещинах. На ней вкривь и вкось стояли деревянные столбики, поддерживавшие ржавую проволоку, которая, раскачиваясь на ветру, слабо, невнятно гудела.
Подняв голову, Нечаев огляделся.
Море, шумевшее внизу, под обрывом, звало его обратно: вернись!.. Даже здесь, в сотнях миль от дома, оно оставалось все тем же ласковым и добрым Черным морем, которое он знал и любил с детства. Темное, зыбкое, оно даже в штормовую погоду было его союзником и другом, тогда как каменистая земля, на которой он сейчас лежал, была ему чужой, враждебной. Даже запах у нее был какой–то незнакомый, резкий… Память подсказала ему, что самое скудное степное побережье где–нибудь под Одессой или Херсоном и то трогательно пахнет чебрецом и полынью. Не то что здесь. Те нежные, щемяще–грустные вздохи земли были для него родными, понятными. Только сейчас он понял это.
Здесь же, среди скал и виноградников, среди все еще по–летнему пышных деревьев, вразнобой шумевших под ветром над его головой, земля пахла пряно и душно. Прав был его отец, когда говорил, что чужой мед всегда горек!.. На секунду перед его глазами возникло морщинистое усатое лицо с тяжелыми веками, прикрывавшими усталые глаза. Но стоило ему услышать близкий шепоток Сени–Сенечки, как оно сразу исчезало.
— Ничего не видишь?
— Нет, а что? — Нечаев еще пристальнее вгляделся в темноту.
— Он где–то здесь…
И впрямь, шалаш, который они сегодня (как давно это было!) разглядывали с лодки в перископ, должен был стоять где–то здесь. Они помнили, что шалаш был под деревом. Впрочем, они знали и другие приметы. В десяти шагах от этого шалаша находился сарай с разметанной соломенной крышей и широким навесом для дров, которые заготовляют впрок. Под навесом же они должны были найти колоду, в которую воткнут топор. Если топор на месте — все в порядке. Слало быть, сторож готов принять гостей…
Скала «Парус», служившая им ориентиром, уже не была видна. Да и само море, всю его прибрежную часть, заслоняли камни. Нечаев подумал, что они отклонились вправо. Расселина, по которой они взбирались, была кривой, он хорошо запомнил это.
— Соображаешь? — спросил Сеня–Сенечка.
— Ага… По–моему, нам надо туда, — Нечаев кивнул в темноту.
— Я не уверен…
— Еще метров сто. Шалаш был прямо над скалой, — напомнил Нечаев. — Уже близко.
— Ладно, — Сеня–Сенечка не стал спорить.
И они снова поползли, стараясь не задевать за ветки. У земли ветер был слабый, немощный и едва шевелил тяжелые листья. Только в кронах деревьев он шумел в полную силу.
Затаив дыхание, Нечаев прислушался. Ему показалось, будто впереди звякнул колокольчик. Неужели послышалось?.. Но колокольчик звякнул снова, уже отчетливее. И Нечаев плотнее прижался к земле.
Новый порыв ветра принес сладкий запах навоза и овечьей шерсти. Сомнений быть не могло. Впереди стоял не шалаш, а кошара.
«Хоть бы собаки не залаяли», — подумал Нечаев.
Работая локтями и коленями, он отполз обратно в листву виноградника. Встреча с незнакомыми чабанами не сулила им добра. Он представил себе, какой переполох среди чабанов вызвало бы их неожиданное появление… С ними по было Гришки Трояна, который мог бы поговорить с чабанами на их языке.
Троян, Троян… Ему хотелось верить, что Игорек и Троян выпутаются. Такой парень, как Гришка, не мог погибнуть, не имел права погибнуть… И тут же ужаснулся, подумав о том, что сам чуть было не оплошал. Прав был Сеня–Сенечка. Им надо сразу же ползти в другую сторону…
Они молча работали локтями. Теперь они ползли по крутому склону горы, вершина которой сливалась с темным небом. Наверху мягко мигнул огонек. И тут же погас. Затем послышался треск мотора — какой–то мотоцикл протарахтел по дороге. И снова тишина стала густой, терпкой.
Только сейчас, когда шум мотоцикла пропал в отдалении, Нечаев подумал, что где–то близко по склону горы проходит дорога, что она петляет, то спускаясь ближе к морю, то снова поднимаясь вверх. Эта дорога была чуть ли не за изгородью, которая виднелась впереди. Недаром они инстинктивно сторонились ее, не решаясь к ней приблизиться.
Но потом он увидел, что точно такая же изгородь отделяет этот виноградник от соседнего. Они почти наткнулись на нее в темноте — плетень был прикрыт ветками колючего кустарника.
— Перемахнем… — тихо сказал Сеня–Сенечка. — Я первый…
Нечаев видел, как гибкое тело перенеслось через изгородь. Потом, спустя минуту, послышался тихий свист. И тогда Нечаев тоже приподнялся. По ту сторону изгороди он плюхнулся на землю и затаил дыхание.
— Семен!..
Впервые он назвал друга просто по имени.