Тени над Латорицей
Шрифт:
Войдя в сени, он услышал Наташин голос, — взволнованный, неестественно напряженный.
«С кем так поздно? А-а, по телефону! — Подполковник посмотрел на часы. — Начало второго!»
— Не знаю, что ты подумал, — говорила Наташа. — Нет, на пляж не пойду. Да, обиделась. Надо быть скромнее и выбирать выражения. Конечно, твой язык! Можешь наказать его — оставить без сладкого! — Наташа рассмеялась. Как показалось Ковалю, слишком громко. — Ну, ладно, не прибедняйся! Целуешь трубку? Вот чудак! Ты, ты… — Только теперь Наташа заметила вошедшего отца. Она умолкла на полуслове, потом прыснула в трубку и закончила
Не дождавшись ответа, бросила трубку на рычаг, подбежала к отцу и спрятала свой хитрый носик в мягких отворотах его штатского пиджака.
— Застукали на месте преступления, гражданин начальник! Как я рада тебя видеть, Дик! Я так соскучилась по вас, дорогой Дмитрий Иванович Ко… Если бы ты знал! Сегодня я полдня звонила тебе, но все напрасно.
— Я тоже рад тебя видеть, щучка. Чем угощать будешь, полуночница?
— Могу предложить коктейль.
— Коктейль?!
— Да. Компоненты: чистый кипяток типа «белая роза» плюс чай «цейлонский» из первых рук, по первому требованию и специально для вас!
— И сахар-рафинад, наверно? Или песок?
— Боже, какой же вы догадливый! К чаю, — пирожки с мясом под кодовым наименованием «ухо-горло-нос». И вишни. Но на ночь наедаться вредно.
Коваль взял домашние туфли и направился в гостиную, к старому зеркальному шкафу. Переодевшись, сел на диван и стал смотреть, как Наташа быстро и ловко ставит на стол стаканы, разливает заварку, кладет на тарелку пирожки, которые, судя по их виду, только что шипели в масле.
— Послушай, товарищ Коваль, у тебя притупилась бдительность. Деградация профессионала? — трещала Наташа, вертясь вокруг стола.
— Боюсь, ты права. Чувствую, скоро притупится. А что, опять чего-то не заметил? У тебя новое платье?
— Не угадал. Ты дома, наверно, расслабляешься. Это платье я ношу второй год.
— Так что же? — Дмитрий Иванович сел за стол, с наслаждением отхлебнул горячего чая. — Признавайся.
— Новые портьеры! Эх ты, Мегрэ! Сегодня купила. Здорово?
Она села напротив него, веселая, светлоглазая, так похожая на мать. Только четкие очертания губ и цвет коротко подстриженных волос унаследовала от него.
Подполковник думал о том, как все-таки трудно воспитывать девушку, у которой нет матери. Он нередко попадал в сложное положение, не зная, может ли он спрашивать о том, о чем должна была бы спросить мать, в данном случае — с кем она так любезно разговаривала по телефону в начале второго часа ночи и какие у нее отношения с этим человеком.
По беспокойному взгляду отца Наташа догадалась, что его волнует, и сама пришла на выручку:
— Это мой хороший приятель. Заслужил нахлобучку, но я сегодня добренькая. Не переживай. Это не очень серьезно.
— А Валентин Суббота? — решился спросить Коваль, раз уж она сама разговорилась. — Вы поссорились?
— А что Суббота, — схитрила Наташа, — после субботы, как известно, бывает воскресенье… и так далее… А если по правде, то твой Суббота слишком прямолинейный человек. И сухой. Не просто следователь, а крючкотвор. Мне даже кажется, что он карьерист. Впрочем, не знаю, тебе виднее, конечно. Но я в нем разочаровалась. Да в конце концов, чего ты волнуешься, Дик? Замуж я пока не собираюсь.
— Что? — только и смог вымолвить Коваль.
— А ничего! Вот звонила тебе тут некая особа. Голосок такой ласковый и очень милый. Пропела: «Дмитрий Иванович дома?» И дальше: «Простите, не знаю его нового служебного телефона, не можете ли вы мне его дать?» Я дала. Она тебе дозвонилась?
— Нет.
— А кто это?
— Пока еще не знаю, — уклонился от ответа Коваль, хотя сразу догадался, о ком речь.
Ружена долго была в геологической экспедиции, поэтому и не знала его нового телефона. Он никогда не приглашал ее домой, никогда не говорил о ней Наташе, боясь оскорбить память Зины.
Познакомился он с Руженой в прошлом году, когда ее муж, тоже геолог, попал в автомобильную катастрофу и погиб. Дознание проводил следователь из автоинспекции, а Коваль только помог несчастной женщине в трудную минуту. С мужем Ружена жила плохо. Он изменял ей, пил. И теперь, неожиданно почувствовав дружескую поддержку незнакомого подполковника милиции, она откровенно рассказала ему о своей жизни, о детском доме, в котором выросла.
Виделись они редко, сначала просто как хорошие знакомые. Потом эти встречи стали более частыми и необходимыми обоим. Но во что это выльется, не знали ни он, ни она.
— Ты изменился, отец, — сказала Наташа. — Неужели и на новой работе тоже какие-то неприятности?
— Нет, на работе — все в порядке. Правда, твой папаша понемногу превращается в канцелярскую крысу. Наверно, именно это и бросается в глаза?
— Конечно. Что-то мышиное уже вырисовывается, — засмеялась Наташа. — Неужели тебе не нравится новая служба? Такие широкие возможности открываются — целая республика. Или слишком много работы?
— Я привык делать дело своими руками. Предвидеть и упреждать события, влиять на них. А здесь… Здесь я чиновник, и это мне, щучка, не по нутру. Мне действовать хочется — оперативно принимать неотложные решения, зная, что от этого зависят не только судьбы людей, но иногда и их жизни. А здесь людей я не вижу — ни их лиц, ни чувств, не слышу их слов — одни только бумаги и запах копирки. Сижу, что называется, на теплом месте. И кое-кто, ты понимаешь, щучка, даже завидует. И трудно другой раз объяснить, чем меня это теплое место тяготит.
— А почему бы тебе в таком случае не вернуться на старое. Ну хотя бы обыкновенным инспектором? — она вздохнула. — Я-то думала, что здесь тебе легче, спокойнее. Как ни крути, а ворошить бумаги — это не за убийцами гоняться. — Наташа сморщила нос, чтобы смешной гримасой смягчить некоторую бестактность своих слов. Она ведь довольно прозрачно напомнила отцу о годах, которые, хочет он того или нет, ограничивают его возможности. В самом деле, не может же он теперь резвиться, как молодой сыщик.
— Налей мне, пожалуйста, еще, — попросил он. — Я и сам над этим задумываюсь. Хотя, боюсь, из управления — прямая дорога на пенсию. Правда, сотрудники нашего отдела тоже ездят в командировки. Но редко. Да хватит об этом, не пора ли на боковую? Завтра с девяти у меня такой же, как сегодня, бумажный денек.