Тени над Латорицей
Шрифт:
— Вам, товарищ Козак, — майор бросил взгляд на участкового инспектора, — следует уточнить, кто постоянно ходит по Староминаевской приблизительно в это время. В ноль часов тридцать минут по местному времени, как известно, прибывает поезд, идущий из Солотвино на Львов. Расспросите людей, которые ездят на нем. Поговорите также с работниками в ночных сменах, с врачами «скорой помощи». Ну, это уже ваше дело — организовать, Василий Иванович, — снова обратился он к начальнику уголовного розыска. — Побеседуем и с комсомольскими организациями города. Сегодня
Тур развел руками, и начальник милиции понял, что эта мера кажется следователю преждевременной.
— Хорошо. А что будем делать с родственниками? — вновь обратился Романюк к прокурору Стрельцу. — По-моему, следует немедленно произвести обыск у Шефера.
— Нужна санкция?
Майор кивнул.
— А основания? Есть основания для подозрения?
— Недовольство сестрой, угрозы в ее адрес и «кви продест», — пока что он единственный наследник.
— Маловато для обыска и ареста.
— Для ареста даст основания сам обыск.
— А если не даст? — Стрелец помолчал. — Будут основания, и я немедленно дам санкцию… Но не раньше. А как у него с алиби?
— Не установлено.
— Вот видите! Возможно, он дома ночевал, а вы к нему с обыском… Так, что у вас еще? — обратился он к Вегеру.
— Дальше, по второй версии: не является ли мотивом убийства месть. По этой версии мы можем только изучать официальные материалы…
— Ну что ж, одобрим план? — обратился Романюк к прокурору Стрельцу. — А там жизнь сама подскажет. У вас нет замечаний, Иван Афанасьевич? — спросил он Тура.
Оставшись с обоими работниками прокуратуры, Романюк молча прошелся по кабинету, приблизился к окну и выглянул на солнечную улицу. Потом вернулся к своему столу и набрал номер райкома комсомола.
— Какое зверское убийство, — покачал головой Стрелец. — Даже не верится, что в человеке сидит такой зверь. По-моему, эдакое пробуждение зверя и есть психическое отклонение от нормы.
— Психическое отклонение? — переспросил Тур. — Хотите подвести убийц под невменяемость? Им ведь это на руку — закон не смог бы наказать их.
— Это отклонение создает в себе сам человек, это не осложнение после какой-то болезни.
Тур поднялся, освобождая начальнику милиции его рабочее место.
— Не будем вам мешать, Петр Иванович. Сейчас главное — ваша милицейская работа.
— И то правда, — кивнул Романюк. — Следствие следствием, прокуратура прокуратурой, а черновая работа — наша, Иван Афанасьевич. Вы-то уж на готовенькое.
— Ну, ну, не преувеличивайте! — строго заметил Стрелец. — Я поехал. Появится что-нибудь новое — сразу же звоните, — и районный прокурор вместе с Туром вышли из кабинета Романюка.
После райкома комсомола майор связался по телефону с соседними районами…
4
…Вот он перепрыгивает через забор и сразу же наступает на жабу. Присмотрелся — а жаба красная. «Красная!» — удивляется он. Жаба
Откуда этот хрип? Кого душат?.. Так это же его самого, Клоуна, душат. Это красная жаба его душит! Какие липкие, холодные щупальца! Вырваться невозможно. Это он сам, сам хрипит. Хочется крикнуть: «Мама!» — но голоса нет и нет сил. Он извивается, пытается вывернуться, кусает эту отвратительную жабу, прокусывает ее насквозь!.. Во рту привкус бифштекса и резины. Со свистом вырывается воздух. Жаба отпускает его, съеживается, сморщивается, словно и вправду резиновая, покачивает головой. Снова становится маленькой, хохочет, прыгает в канаву — и исчезает…
Ему становится страшно! Он хочет бежать — и не может.
В высоченном доме мигают окна: зеленые, красные, фиолетовые, белые… Это — забор! Ох, рубашка зацепилась за доску, и забор держит, не отпускает. А Кукушка стоит рядом и смотрит.
«Хочешь выпить, Клоун? — ласково говорит ему Кукушка. — Налью, сколько скажешь…»
«Хочешь, девочку подарю? — продолжает Кукушка. — Свою собственную. Нежная, целует страстно, тело горячее, как огонь…»
«А ты, — приказывает Кукушка, — убей! Убей Длинного, убей жабу… Чего молчишь, падло?! Должок за ним! — сердится Кукушка. — Должок и за вами, пан-барон! — вдруг ласково повторяет он. — Отдайте, пожалуйста, должок! Иначе — умрете…»
А забор держит. Не смоешься.
И вдруг видит: Длинный на доме. Залез на крышу и трубу грызет. Труба хрустит под зубами, как кость. А может, и правда — кость?
А в желтом окне — второй Длинный и девчонка голая у него на руках. Ей стыдно, и она закрывает лицо.
«Ешь ее! — кричит Кукушка. — Только должок верни-и-и-и!»
«А-а-а… — тихо выдыхает девочка на руках у Длинного и так же тихо смеется: — Хочешь выпить? Портвейн есть. И сухое. А водки нет. Водка стоит тысячу рублей!»
Она что-то бросает вниз.
Тысяча рублей!.. Сыплется дождь из копеек. Жадно ловит их ртом. Полный рот копеек! Он их глотает, глотает… Бесконечно долго. Тяжело в желудке, но надо глотать. Нельзя, чтобы они падали на землю, нельзя! Какая боль в желудке!.. Копейки острые, полный рот острых копеек. Он — большая копилка! Да, копилка, да!
«Глотай, Клоун!» — кричат из окна Длинный и девочка.
«Глотай, морда, убью!» — шипит Кукушка — в руках у него острый нож.
А копейки в горле застряли.
«Разве ж это я убил? — хрипит он. — Я не убивал ее…»
«И-и-и! — визжит девочка. — Какой у него большой нос!»
«Нос, нос, нос!» — произносит кто-то за спиной.
Кукушка хватает его за нос и отрезает.
«Должок», — хохочет Кукушка…
…Клоун вскрикнул и проснулся. Прислушался.
Мерный перестук колес. Болит голова, и отяжелевший желудок — точно камней в него накидали. Не стоило так много есть и пить на ночь. Да и вино было дрянное… Он сполз с верхней полки и вышел в освещенный коридор вагона.