Тени Огнедола. Том 4
Шрифт:
— Почему в Центр, а не в госпиталь? — взгляд Гериала не отпускал друида. Но и тот не спешил отводить глаза. — До госпиталя ближе.
— Запасы Светоча в госпитале ограничены, — ответила Нерин. — А он единственный обладает достаточной силой, чтобы противостоять духам.
— Погоди, Нерин. Пусть он скажет. Это же его идея, да?
Гериалу не нужно было слышать ответ. Он прекрасно читал его во взгляде Нерин, почему-то ставшим беспокойным, будто она покрывала преступника, при этом понимая, что поступает плохо. Читал и во взгляде друида — потяжелевшем, потемневшем в словно налившихся кровью глазах. Они
— Зачем тебе понадобилось в Центр? — голос Гериала похолодел.
Нерин взволнованно посмотрела на друида, сжала его руку. Опасалась того, что тот может сказать или сделать?
— Нерин все объяснила. В Центре сердцевина Светоча. Там ей ничего не будет угрожать.
— Кроме Светоча и тебя.
— Ты же знаешь, Светоч не может ни на кого напасть, — запротестовала Нерин.
— Гериал, ладно тебе, пойдем уже, — Каюра потянула его за руку.
Не пускать лису в курятник.
Он не должен был пускать лису в курятник. А он пустил. Ослепленный горем, с мозгами, почти до основания разрушенными Рифой, он позволил всему этому произойти. Собственноручно отдал на хранение друиду кнопку, способную поднять на воздух весь Огнедол. Друиду не нужно ничего выдумывать, достаточно убить одного единственного человека, который даже не будет сопротивляться, и все рухнет, как карточный домик.
Но зачем тот тянул так долго? Хотел сполна насладиться агонией?
— Гериал? — голос Каюры прозвучал глухо, будто она находилась где-то далеко, хотя он все еще чувствовал горячее прикосновение ее руки. — Гериал!
Он болезненно зажмурил глаза, потянулся в карман за коробком с дурман-травой, но нашел только раздавленную кашу.
— Его состояние ухудшается, — заметил друид. — Нам нужно спешить.
Ну почему он все еще говорит? Почему не может просто заткнуться?
— Гериал, пожалуйста, идем, — хватка Каюры налилась тяжестью и силой.
Обрывками стремительно тающего рассудка Гериал осознал, что если не послушается, она попросту вывернет ему плечо.
— Гериал!
Ее крик утонул в грохоте, от которого с деревьев посыпались листья. Что-то взорвалось, взорвалось не близко, но это только усугубило предположения о масштабах взрыва.
— Это Центр, — сдавленно проронила Нерин, посмотрев в направлении, откуда пришел звук.
— Светоч, — рыкнул друид.
— И ты все еще собираешься тащить ее туда?! — Гериал был готов броситься на него, но Каюра удержала.
— Да. Светоч никогда не причинит Нерин вреда.
Лиса в курятнике.
Такая рыжая, что прям красная.
Лиса и курятник.
Он не должен был пускать лису в курятник.
Те, кто был рожден в зверином обличье
После Битвы Искупления и до уничтожения Лона друидов
Точная дата неизвестна
Они всегда были с Братом вдвоем. Он смутно помнил то короткое время, когда их, новорожденных, приняла самка хасса. Она прибежала на непрекращающийся писк Брата и наверняка сожрала бы обоих, но им повезло: в драке за территорию с другой самкой она потеряла свое потомство и была рада любой, даже не пахнущей хассом замене.
Везение было недолгим. Соперница, не желающая делить с кем-либо охотничьи угодья, нашла их, не прошло и пары дней. Оно и не удивительно: надрывный писк Брата разносился по всей округе, будто он без конца что-то требовал или просто рыдал.
Бой завершился, не успев толком начаться. Подобравшая их с Братом самка билась самозабвенно, насмерть. Она знала, что второго шанса уже не будет. Если бы она сбежала, то спасла бы свою жизнь, но хассы обороняли потомство до последнего.
Расправившись с соперницей, вторая хищница напала на Брата. Он был совсем мелким — меньше, чем на один укус. Его проглотили, точно выпавшего из гнезда птенца, и нацелились на Него, но что-то пошло не так. Брат встал комом в горле, и самка закашлялась, попыталась отрыгнуть добычу. Пронзительный писк донесся из ее глотки.
Выплюнуть Брата у нее так и не получилось. Она металась из стороны в сторону, билась шеей о дерево, надеясь убить Брата, но он продолжал пищать и извиваться внутри, пока шея самки не треснула. Сначала из дыры посыпалась влажная мякоть, а затем вывалился Брат, щуплый, со слипшейся от крови шерстью, будто только выбравшийся из материнской утробы. В тот миг Он подумал, что Брат делает это не впервые, и от этой мысли ему стало страшно.
Оказавшись на свободе, Брат продолжил истошно пищать, замолкая только тогда, когда глотал парующее хассье мясо.
С тех пор они всегда были вдвоем. Другие хищники не раз пытались сделать из них закуску: крысопсы, лисы, волки и те, кто пострашнее, то и дело находили их по запаху. Каждый раз Брат сворачивался в клубок, словно еж, топорщил шерсть, на которую сразу налипала земля, и любые попытки выковырять его заканчивались изодранными в кровь лапами и носами. Так и не сумев расправиться с Братом, хищники кидались на Него, и тогда его шкура вспыхивала ярким пламенем, и любой зверь убегал, испуганно взвизгнув и поджав хвост.
Пока они были маленькими, охотился всегда Брат. Сначала он выкапывал червей, находя их везде и повсюду. Потом перешел на мышей. Он не знал меры в еде, вечно путался в собственных лапах и пушистом, как у белки, хвосте. Был слишком неповоротлив, чтобы угнаться за грызунами. Поэтому он садился у дыры в земле и терпеливо ждал, когда мышь выскочит наружу, вынужденная бежать из начавшей внезапно обваливаться норы.
В отличие от Брата Он не был таким неуклюжим и толстым, но в первое время поспевать за дичью все равно было сложно. Однако он тоже вносил вклад в их общее выживание: его пламя согревало их в самые холодные ночи.
Они росли медленно, но в какой-то момент мыши стали слишком мелкой дичью. Как и крысопсы, и зайцы, и даже волки. Они с Братом превратились в хищников, с которыми все считались и от которых старались держаться подальше.
Это вынудило их покинуть родной лес и отправиться в другое место, туда, где о них никто не знал, и где охотничьи угодья не обнищали из-за непомерного аппетита Брата.
Тогда они впервые увидели людей. Они не испытали страха, но и не стали нападать. Даже Брат, научившийся ловить добычу попросту заставляя землю схватить ее, не проявил к людям интереса. Он фыркнул и попятился обратно в чащу, не желая с ними связываться.