Тени пустыни
Шрифт:
Пестрые головные уборы, надраенные до блеска винтовки кухгелуйе очень не нравились вертевшемуся перед чугунной решеткой франтоватому ажану. С его полицейской точки зрения, сидеть перед фешенебельным парикмахерским салоном на корточках посреди шахиншахской столицы да еще бряцать оружием не полагалось. Полицейский уже успел сбегать по соседству в государственные учреждения и позвонить в тахминат. Но ему членораздельно прокричали в телефонную трубку: «Не твое дело, болван! Занимайся своим делом, болван!» Однако он продолжал вертеться около салона Донцентри. Полицейского Анко Хамбер видел и полагал, что он ему еще пригодится.
Маэстро Чили наконец закончил стричь кочевнику бороду и принялся расточать ему любезности в возвышеннейшем и тончайшем стиле, которому мог позавидовать самый красноречивый из царедворцев шахиншахского двора. Кочевник небрежно, но с изяществом вложил в руку парикмахера нечто очень приятное, блеснувшее желтизной металла, и встал. Маэстро сломался в поклоне и глянул искоса на Анко Хамбера, Чили великолепно знал, кто такой Анко Хамбер, и ждал знака, слова, сигнала, распоряжения… Господин консул в салоне Донцентри чувствовал себя как дома, и маэстро Чили, великолепный, элегантный, похожий на премьер–министра, являлся всего–навсего слугой господина Анко Хамбера. От слова и знака Анко Хамбера зависело многое. Например, выйдет ли сейчас из гостеприимного салона на столичную веселую площадь бородатый кочевник и сможет ли он спокойно, сопровождаемый своими вооруженными до зубов кухгелуйе, отправиться по своим дервишеско–кочевническим делам.
Многозначительно подняв брови, Анко Хамбер уже раскрыл рот… Но тут перед дервишем–кочевником словно из–под земли возник низенького роста, невзрачный человечек, по виду англичанин, с карикатурно–бульдожьим лицом, с криво сидевшим на толстом носу пенсне. Держался он подчеркнуто аристократически. Размахивал он тростью с набалдашником из слоновой кости, а тропический шлем его был подчеркнуто белым. Вид его невольно вызывал улыбку — так он походил на Джона Буля со страниц журнала «Панч». Но злой взгляд его сразу же расхолаживал. Всем своим видом англичанин говорил: «А смеяться–то нечего… А смеяться–то я над собой не позволю».
Дервиш–кочевник поклонился англичанину с грацией и на очень изящном фарси обратился к маэстро Чили:
— Послушай, ты, царь всех брадобреев…
Но что хотел шейх от царя брадобреев, расслышать Анко Хамберу не удалось. Громкие звуки оркестра и вопли: «Алла хазрет! Их величество!» ворвались с улицы.
Море ярких ядовитых красок захлестнуло центральную площадь. Ослепительно синие плащи плескались, открывая оранжевые, зеленые бархатные мундиры, реяли золотые сутаны, пестрели штандарты на пиках кавалеристов. Сверкая и бренча регалиями, сияя бриллиантами орденов и звезд, гарцевали на тысячных конях вельможи. Рыжехвостые нервные рысаки цугом тащили аляповатую червонного золота карету. По случаю сильного зноя массивные ее стекла были опущены, и зеваки могли насладиться лицезрением обрюзгшей, опухшей физиономии самого шахиншаха Реза Пехлеви. Величественно скрестил он руки на ослепительно блиставшем от орденов сукне тяжелого мундира. Он восседал на сиденье кареты, как на троне тысячелетнего Ирана, и мутным взглядом смотрел прямо в спину кучера. По лицу повелителя стекали струйки пота. И все это успели заметить. Но крики «Алла хазрет!», треск рукоплесканий не умолкали. Не рукоплескали только кухгелуйе. Ажан подскочил к чугунной ограде и завопил: «Сукины сыны! Что рот разинули?!» Но крик его потонул в грохоте броневика, прокатившего вслед за каретой и угрожающе шевелившего орудием своей башни. Кухгелуйе пожали плечами и уселись на траву. Жалкая конка удивляла их больше, чем кортеж шахиншаха.
Анко Хамбер повернул голову к портьере, за которой скрылись шейх и англичанин. Шелк еще шевелился, звонко шурша. Анко Хамбер не слышал учтивых приглашений вернувшегося маэстро Чили, но машинально сел в кресло. Он даже не чувствовал тонкого, как дуновение ветерка, прикосновения бритвы к своим щекам. Он думал. Лицо его багровело все больше. И на лоснящейся лысине обильными капельками высыпал пот…
Что общего между вождем неистовых кухгелуйе, необузданных, чинящих вечно ущерб британским интересам в Южной Персии, и весьма респектабельным и пользующимся широчайшим кредитом Джемсом Клайндором, представителем солидной манчестерской фирмы «Рагнер. Поставка мебельной фанеры». Черт побери, с каких пор кочевникам кухгелуйе понадобилась мебельная фанера? Или грязные дикари, кочевники, какими их считал брезгливый и чистоплотный Анко Хамбер, завели моду облицовывать свои рваные шатры изнутри полированной палисандровой или орехового наплыва фанерой? Идиотство! Джемс Клайндор в свои шестьдесят лет очень дорожит своим положением коммерческого директора фирмы «Рагнер» на Востоке.
Клайндор, несмотря на туповатый вид свой, обладал умом, которого хватило бы и на десяток коммерсантов и дипломатов. Анко Хамбер знал Клайндора еще по Риге с войны четырнадцатого года и не мог представить, чтобы человек, достигший обеспеченного положения, раскатывающий по улицам столицы Персии в собственном «фиате», получающий министерский оклад и проценты от каждой сделки, мог втянуться в подозрительную авантюру, но…
В парикмахерскую входил векиль Гулям.
Из горла маэстро Чили вырвался сдавленный звук. Чили не мог сдержать досады. Анко Хамбер подскочил в роскошном кресле, лишь ловкость маэстро спасла его от пореза.
— Тысячи извинений, — пробормотал парикмахер.
— Я опаздываю.
Действительно, Анко Хамбер опаздывал.
Векиль Гулям быстро, не глядя ни на кого, прошел через салон и исчез за портьерой. Лицо Гуляма, бледное, с желтизной, поразило Анко Хамбера своей растерянностью.
— Нет, невозможно…
Анко Хамбер вскочил. Сорванной с шеи салфеткой он, к неудовольствию Чили, кое–как стер с подбородка и щек мыльную пену и кинулся за Гулямом.
Анко Хамбер вез в Тегеран Гуляма на своем автомобиле совсем не для того, чтобы он сговаривался за его спиной с вождем луров. И его ужаснула даже самая возможность, что Гулям и Музаффар могут встретиться.
В парикмахерском заведении Донцентри не только стригли, брили, причесывали, делали маникюр и педикюр. Многие посетители раньше, чем зайти в салон и отдаться во власть мастеров парикмахерского искусства, предпочитали посидеть в одном из восточных салонов — розовом, голубом, китайском, выпить чашечку кофе по–турецки, принять сеанс массажа. Ведь Донцентри держал лучших на Востоке массажисток — немок, француженок, египтянок, — славившихся на весь Тегеран своим искусством и любезной обходительностью…
Едва сдерживая нетерпение, Анко Хамбер ворвался в голубой салон.
Гулям и шейх Музаффар стояли друг против друга и молчали. Шейх равнодушно из–под приопущенных век изучал пуштуна. Гулям растерянно оглядывался. У стенки в глубоком кресле, опершись бульдожьим подбородком на набалдашник слоновой кости своей аристократической тросточки, сидел невозмутимый Клайндор.
— Добрый день, — буркнул Анко Хамбер и повернулся к шейху Музаффару: — Ассалам алейкум, великий вождь!
Хамбер даже не посмотрел на приподнявшегося в ответном приветствии Клайндора, желая подчеркнуть, что тот здесь лишний. Но Клайндор не пожелал понять этого и поудобнее устроился в кресле.
Шейх Музаффар усмехнулся:
— Или нет в этом доме места, где почтенные люди могли бы поговорить о деле?
Он поискал на круглом столе колокольчик и, не найдя его, хлопнул в ладоши. Из–за портьеры что–то очень быстро высунулась голова Чили. Глаза его раскрылись в немом вопросе.
Шейх Музаффар бросил:
— В вашем заведении базар…
Чили сложился пополам и закатил глаза:
— Прошу пожаловать в розовую гостиную.
И побежал мелкой рысью к противоположной двери.