Тени сна
Шрифт:
– Сломали - значит сломали. А убили... По официальной версии Гонпалек повесился. Только спрашивается, кому нужна рука и внутренние органы самоубийцы?
Гюнтер насторожился. Опять лист номер двадцать три из другого дела. Он изобразил на лице крайнюю степень недоумения.
– То есть?
– А почему, по-вашему, вечером в Таунде не встретишь прохожих, а окна на ночь запираются ставнями? Вы ведь приезжий и заметили, вероятно, что люди в Таунде не особенно разговорчивы. Я - исключение. В моём возрасте по-другому смотрят на жизнь. Так сказать, из-за кладбищенской ограды. А потом, я люблю поговорить, старческое наверное, и мне уже всё равно, придут ко мне ночью, или не придут.
– Ну...
– неопределенно протянул Гюнтер. Ему была не совсем понятна связь между молчанием горожан и самоубийством аптекаря.
– Так вот, о руке и внутренних органах. В средние века из частей тела повешенного еретика готовили разные бесовские снадобья. Теперь понятно?
– Вы хотите сказать...
– Именно. Ещё кофе?
Гюнтер машинально кивнул. Его передёрнуло.
– Мерзко!
– Ну почему? Если вдуматься, то почти то же самое делают с трупами в морге. Различие состоит лишь в том, что для снадобий требуются части тела непременно с висящего трупа, только с еретика, и операция проводится не когда вздумается, а ровно в полночь.
– Еретика...
– пробормотал Гюнтер.
– Пожалуй, мы все в наше время годимся для такой роли.
– Да. Но Гонпалек особенно. Мы, так сказать невыявленные еретики. А аптекарь... Вы знаете, полгода назад нас, как говорят в городе, посетила божья благодать...
– Я слышал... Так это тот самый аптекарь, который снял с себя анафему покаянной молитвой?!
– Вот именно. Как видите, по всем канонам инквизиции он единственный в городе, кого церковь может с полном основанием назвать еретиком, пусть даже и раскаявшимся. Не зря же его нашли повешенным в жёлтом балахоне, разрисованном чертями, и в таком же шутовском колпаке.
– Вы полагаете, что это не самоубийство?
– А вы как полагаете?
– М-да...
– Гюнтер затушил окурок и достал следующую сигарету.
– А полиция?
– Официальную версию вы знаете. В полиции тоже служат люди. И у всех есть семьи... И никто не хочет последовать за аптекарем.
– Но это же абсурд! Полиция боится обыкновенной банды распоясавшихся юнцов! Что они - мафия, что ли?
Губы, то ли горбуна, то ли горбуньи, изобразили горькую усмешку.
– А вы когда-нибудь видели настоящую ведьму, голую, летящую по воздуху верхом на метле? У нас, может, и сподобитесь. Тем более, завтра полнолуние... И, поверьте, к мистике в Таунде относятся очень серьёзно. Чересчур она материальна. Что же касается банд юнцов, то, если бы вы служили в полиции, знали бы, что подобные банды всего лишь накипь. Кто-то действительно летает на метлах, наводя ужас на весь город, крадет некрещённых младенцев, напускает порчу, причём, весьма материальную, а молодёжь им подражает. Играет в ведьм и колдунов, жестоко играет. Но их игры лишь пена. Варево варится другими.
"Стоп!
– сказал себе Гюнтер.
– Вот мы и вышли на младенцев..."
– Вы служили в полиции?
– быстро спросил он.
– C моими-то недостатками?
– беззлобно рассмеялся бесполый горбун.
– Для того, чтобы знать, кому и чему подражает молодёжь, достаточно иметь трезвую голову, умение анализировать и кипу газет под рукой.
– Вы, я вижу, реалистически смотрите на мир, - проговорил Гюнтер.
– Но одновременно почему-то напускаете мистического туману. Не могу представить,
Остренькие плечики неопределенно дёрнулись.
– Я не заставляю вас верить. Поживёте в Таунде, сами увидите.
Гюнтер покивал, соглашаясь, и осторожно спросил:
– Мне почему-то кажется, что нервное расстройство вашей племянницы как-то связано с бесовскими играми молодёжи...
– Её окунули в самое варево.
– Лицо горбуна помрачнело. Она служила сиделкой в госпитале святого Доменика, и во время её дежурства похитили трёх младенцев. Прямо у неё на глазах.
Гюнтер сочувствующе склонил голову.
– Да, я слышал... Говорят даже, что один ребёнок самого бургомистра...
Редкие брови горбуна взметнулись вверх. Послышался кашляющий звук, похожий на кудахтанье.
– Ах уж эти сплетни о баронессе! По секрету скажу, Марта, ну, моя племянница, рассказывала, что доктор Бурхе лет пять назад негласно обследовался в госпитале на предмет бездетности. Результат оказался для него безнадёжным.
– Вот что значит сплетни!
– хмыкнул Гюнтер.
– Мне кажется, что в том мистическом тумане, который вы пытались здесь напустить, такая же доля истины. Вот, например, ваша племянница - она видела похитителей? Реальных, не мистических ведьм на помелах?
– Боюсь, что как раз здесь вы и ошибаетесь. Сцена похищения, а, может быть, сам вид похитителей оказали на Марту столь сильное воздействие, что она три дня находилась в каталептическом состоянии. Сейчас ходит как сомнамбула, напичканная транквилизаторами, а стоит спросить о похищении, впадает в истерику. Психика у неё нарушена основательно. И ещё. Никогда не верила в бога, но после происшествия буквально пропадает в церкви и молится просто неистово...
Гюнтер сочувствующе покивал и понял, что ему пора ретироваться. Во всяком случае большего он из горбуна вытащить не сможет. Разве что уточнит его пол.
– Извините, - сказал он.
– Я, кажется, разбередил вам душу неприятными воспоминаниями. Благодарю за кофе. Сколько я должен?
– Не за что извиняться. А кофе будем считать моим угощением. Мне было приятно, что хоть в этот вечер кто-то разделил моё одиночество.
– В таком случае, благодарю за угощение. Всего вам хорошего.
– И вам всего хорошего, - услышал он вслед.
– Будьте осторожны на улице. В Таунде вечер.
Глава пятая
Пока Гюнтер сидел в кондитерской, смерклось окончательно. Глубокий вечер медленно переходил в ночь, но как-то непривычно, не по-городскому - при полном отсутствии пешеходов, автомашин, сияния люминесцентных реклам и вывесок, музыки из открытых дверей ночных клубов и ресторанов. Правда некоторые витрины всё-таки светились, но блекло, через плотные шторы, да кое-где из окон сквозь ставни прорезались полоски света. Живя в соответствии с патриархальным укладом, город засыпал рано, с заходом солнца. И без того узкие улицы, казалось, сдвинулись чёрными стенами, почти срослись крышами, в прорезь между которыми проглядывало необычное для города ярко-звёздное небо.
Наконец-то дело начинало прорисовываться. Конечно, рассуждения "горбатого оно" о пене и вареве - чушь обывательская. Молодёжная банда может запугать нескольких владельцев магазинов, кафе, - пусть даже целый квартал. Но чтобы весь город? Да ещё так, чтобы полиция боялась расследовать дело о похищении младенцев? При воспоминании о детях у Гюнтера неприятно засосало под ложечкой. Проведение параллели с "самоубийством" аптекаря вызывало омерзительнейшие ассоциации. Как сказал горбун: "похищение некрещённых детей?" Если так, а, похоже, что это действительно так, то далеко ребята зашли в своих неомистических игрищах.