Тени стёртых душ
Шрифт:
Комментарий к Глава девятнадцатая. Замерзаем.
Охренеть какое “спасибо” Kim Feel’у за песни, которые подарили мне вдохновение. Если желаете, читайте под них.
Kim Feel – ; ; Stay With Me; Fly To Your Dream; [прим. “подходит Нацу, поймете при прочтении”]; ; Cry; Pierrot [прим. “к заключительной части этой главы”]
_______________
Я вернулась, спустя месяц, за что извиняюсь (и на отзывы не отвечала — тем более глубоко извиняюсь). Вы у меня такие ми-ми-ми. Придаете своими словами столько вдохновения, что эта глава у меня рекордная по размеру — 14 страниц~~
Это,
Осталась одна глава.
И дождитесь ее, пожалуйста ;)
Это мой последний снег, Нацу.
Последний шанс замерзнуть человеком.
Медленно кружащаяся в воздухе пыль мягко оседала на мраморную кожу, разносясь по пространству шорохом истекающего времени. Умеренно дыша и опираясь о стену рядом, Люси неподвижно сидела перед все еще спавшим Нацу. Ловила стеклянными зрачками его дыхание, скользила по растрепанным прядям ярко-розового цвета и чуть улыбалась под нос. Прошло десять минут с тех пор, как она вернулась к нему, а сердце почему-то неустанно трепетало под костями, с треском разрываясь в ушах. Она совсем не хотела будить подопечного, потому как хотела ощущать живое сердце все дольше и дольше. Жаждала остаться с ним на годы, прислушиваясь к стуку, что эхом врывался в сознание.
Теплее сердца, как оказалось, ничего в этом мире не было придумано.
— Ты все время здесь сидела? — не раскрывая глаз, устало прошептал Нацу, прерывая ее мысли.
Он неловко приоткрыл один глаз, заметив, что та никак не отреагировала на его, казалось бы, внезапный вопрос. Усмехнулась чуть шире и медленно моргнула, продолжая сверлить его взглядом.
— Обычно на вопросы отвечают, — с толикой раздражения заметил он, затем вновь закрыл глаза и почесал затылок, — хотя тебе бесполезно это объяснять.
— Почему? — четко произнесла она вдруг.
— Ты же у нас «особенная», — зевнул и объяснился, — а таким правила не пиши, сами все придумают.
Люси хмыкнула, скривив рот, и тихо добавила:
— Придумать не придумала, — опустила взгляд, — но узнала то, чего не должна была.
— Что ты имеешь в виду? — удивился Нацу, вмиг повернувшись к ней. — Мое прошлое?
— Нет, — мягко улыбнулась она ему и выдохнула с опаской: — Свое.
Пыль плавно слетела с побледневших кистей рук, что с силой сжали одеяние. Дрожь в голосе звоном отдавалась, будто солнце в дождливый день. Проблесками шелестела в тишине разбитых душ.
— Значит, вспомнила, — скорее утверждал Нацу, прищурив глаза и горько вздохнув. — Не жалеешь?
— Я наконец-то смогла узнать, кем была и чем жила, — незамедлительно ответила она, подняв взгляд, — кто меня поддерживал, с кем я часто ссорилась и кого… — голос дрогнул. — Кого смогла простить.
— Простить?
— Знаешь, что держит души живых людей на земле?
Нацу медленно приоткрыл рот и неуверенно произнес:
— Грехи?
— Это не груз, а всего лишь копоть, что покрывает душу, — объяснила Люси и оперлась головой о стену, — а то, что заставляет душу
— То есть, ты умерла после того, как кого-то простила? — сухо с оттенком возмущения прошептал он.
— Да, — промолвила с усмешкой, — я погибла после того, как простила собственного отца.
Холод скреб по ребрам, пробирался под кожу, смешиваясь с остывшей кровью в давно посиневших сосудах. Он шипел на глупые надежды и громко кричал о том, что тепло — слишком сладкий дар солнца.
— Нацу, — прохрипела она сипло, заставив того удивленно на нее взглянуть.
Тело дрожало под давлением последних мгновений, а легкие разрывались от едкого привкуса атмосферы, пропитанной гнилью реальности и чересчур сухой пыли. Люси безмолвно плакала, ловя ртом этот протухший людскими сожалениями и ангельскими убеждениями воздух, от которого хотелось только задохнуться.
— Почему это все так тяжело?
Медленно закрыв глаза, она прикусила губу и, трясясь от боли, выдохнула.
— Быть человеком так тяжело, Нацу, — закрыла глаза, — так почему же мне настолько хочется им быть?
Надломлено произнесла и вздрогнула, когда почувствовала, что тот крепко ее прижал к себе, заставляя уткнуться носом в крепкую тяжело вздымавшуюся грудь. Она чувствовала его пламя в нескольких миллиметрах, оно заглатывало сердце, несносно ревя от томительного молчания.
И Люси не выдержала.
Навзрыд рассказывала о той прошлой девочке-мечтательнице, которая вырвалась на свободу, потеряв родителей;
которая наивно полагала, что ошибалась в некоторых людях;
которая любила солнце только лишь потому, что ее волосы имели схожий цвет;
которая терпеть не могла горький шоколад, потому что однажды ее заперли в комнате, оставив шоколадку на постели, а в это время ее мать умирала, воя и хрипя двумя комнатами дальше;
которая жила по-своему, но почему-то каждый раз ловила себя на мысли, что такое и жизнью-то не назовешь.
И теперь она кашляла, отчаянно цепляясь за плечи Нацу, глотая слова во всхлипах, заглушая звон в ушах сорванным дыханием и хриплым шепотом.
А он молча кивал, сжимая осторожно, но крепко, и иногда поглаживая по голове, стискивая челюсть, понимая, что эта девочка-мечтательница вовсе не погибла. Он — внутри мальчик-лунатик — чувствовал пожар, который лизал ребра ядовитыми языками. Чувствовал и знал, что эти два ребенка не могут так запросто погибнуть.
Он до сих пор верил.
Точнее, надеялся, что все еще способен на это.
***
Солнце гордо плыло по небесному своду, мигая сквозь не слишком плотные завесы зимних туч. Одаривало землю своим теплом и заражало атмосферу светом. Воздух покалывал кожу, словно прошивая откликами инея, стискивая глотку, задерживая обжигающее дыхание внутри людей. Затем разносился по улицам, смешиваясь с крошками подтаявшего снега-грязи, что мягко устлался под ногами прохожих.