Тени в переулке
Шрифт:
Мой друг режиссер Марягин сказал:
– Книга мне нравится, сценарий тоже, когда закончу озвучание, возьмусь за тебя.
Но он так и не успел, грянула перестройка.
А теперь я делаю сериалы, моя любимая тема – последние годы Брежнева. Я расширяю повесть, ввожу новые персонажи, пишу о Москве тех лет. О Москве, которую я люблю.
Помните, в «Театральном романе» Михаила Булгакова герой пишет пьесу и видит на воображаемой сцене маленьких людей, слышит голос гармоники и звуки рояля. Темноту разрывают вспышки
Вот именно за это я люблю писать для кино. Я вижу улицы, спешащих людей, своих героев, полутемные комнаты.
Сценарий написан, и ты неким внутренним зрением видишь свой фильм. А потом приходит режиссер и видит все по-своему, переделывает сцены, но твой фильм навсегда остается в памяти.
Это замечательное ощущение.
Как прав был мой веселый дядя Викентий на Московском вокзале в Ленинграде. Жаль, что он не успел увидеть ни одного моего фильма.
Когда-то очень давно я прочел стихи замечательного поэта Юрия Левитанского, и там была строка:
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино…
А мне другой не надо.
ПРОЩАЙ, МОСКВА!
Я любил прилетать домой ночью и смотреть, как самолет садится прямо в городские огни. Потом такси везло меня по шоссе из Внуково. Потом московские окраины, слабо и плохо освещенные. Потом сияющий огнями центр.
После Тикси, или Хатанги, или Певека улица Горького казалась утонувшей в море огней.
Я приезжал на свою тихую улицу Москвина, входил в разлюбезную сердцу коммуналку и понимал, что, наконец, приехал домой.
Дом наш выходил на Пушкинскую улицу и угол Москвина. Это было красивое здание, бывшее когда-то дорогим доходным домом.
Несмотря на все усилия домоуправов, в подъездах сохранилась лепнина, доставшаяся в наследство от старого мира. И ничего, что плоды были окрашены в ядовитый синий цвет, а изящные полуобнаженные девицы – в зеленый, подъезд мой помнил хорошие времена.
Когда в далеком 1950 году я переехал сюда, соседка-старуха, весьма крепкая, проинструктировала меня:
– Услышишь стук в дверь, не открывай.
– А зачем же стучать? У нас звонок есть.
– Он никогда не звонит.
– Кто?
– Хозяин. Он стучит палкой в дверь.
– Какой хозяин?
– Этот дом раньше его был.
У каждого прежде богатого доходного дома имелась своя легенда. Если их собрать, то могла бы получиться весьма занятная книга.
О бывшем хозяине говорили, что большевики выгнали его из квартиры в одном пиджаке на мороз. Шубу, как пережиток капитализма, бравые солдаты оставили себе.
Приютил бедного домовладельца его старинный друг, знаменитый театральный антрепренер и владелец сада «Эрмитаж» Лентовский.
Он поселил его в сторожке и назначил смотрителем сада. Там его уже не трогала могучая рука освобожденного народа, потому как бывший буржуй стал на путь пролетарского исправления.
Не знаю, он ли это был, но какой-то старик бегал по нашему подъезду и стучал палкой в двери. Мнительные жильцы боялись встречи с ним, искренне считая, что она приносит несчастье.
Старожилы дома, среди которых было некоторое количество гулявых людей, рассказывали, что во времена нэпа, когда сад «Эрмитаж» вновь отошел к бывшему хозяину, они видели несчастного домовладельца, который с палкой в руке обходил аллеи сада, бдительно следя за порядком.
Сад «Эрмитаж» – одно из самых модных мест ушедшей Москвы. Каждый вечер, когда зажигались в гуще деревьев разноцветные фонарики, сюда устремлялись на «моторах» и лихачах новые советские буржуи.
В огромной раковине-эстраде играл модный тогда джаз-оркестр Оскара Бланка, в летнем театре смешил зрителей неподражаемый Хенкин, пела знаменитая опереточная дива Татьяна Бах, веселили публику известные куплетисты.
И, конечно, ресторан на втором этаже театра «Эрмитаж». Здесь было все для московских гурманов: русская, кавказская, азиатская кухня.
После аскетизма военного коммунизма сад «Эрмитаж» стал излюбленным местом, где отдыхали душой «лучшие люди» Москвы.
Приезжал туда каждый вечер весьма импозантный молодой человек Виктор Брянцев. Он был своим в самых разных компаниях завсегдатаев «Эрмитажа».
Одевался он прекрасно, средства у него были, о его романах шептались жены богатых коммерсантов. Его приглашали на домашние вечеринки, на дни рождения и просто так, поиграть в карты. Но игроком он был неважным, поэтому проводил время в женской компании.
А в городе какие-то ушлые урки стали нападать на коммерсантов или артельщиков, после того как те брали деньги из банка.
Дело поручили одному из лучших оперативников МУРа Георгию Тыльнеру. Допросив потерпевших, муровец обратил внимание на то, что все они снимали со счета примерно одинаковую сумму денег. Но на допросах потерпевшие говорили, что означенную сумму они брали для своих коммерческих нужд.
Показания были на удивление одинаковыми: пришел в банк, получил деньги, на моторе или на извозчике доехал до магазина или до конторы. У входа сильный удар по голове, на секунду потерял сознание, очнулся – портфель с деньгами исчез.
Тыльнер чувствовал, что есть какая-то весьма веская причина, по которой четверо битых-перебитых нэпманов сняли такую крупную сумму денег. Но потерпевшие молчали.
Тыльнер встретился со своим агентом, очаровательной Ларисой, певицей из ресторана «Ампир», имевшей отлаженные связи среди московских коммерсантов.