Тени в переулке

Хруцкий Эдуард Анатольевич

Но тогда никто не знал, как все сложится, и мы, как могли, веселились в квартире № 210. Однажды днем мы с хозяйками пили чай. Раздался звонок в дверь, и в комнату вошел Александр Николаевич Вертинский. Он поцеловал моих приятельниц, назвал их лапочками и сел к столу.

Мне тогда повезло: этот великий певец и артист разговаривал со мной,

как с равным, будто я его коллега. Он рассказывал веселые истории о съемках фильма «Заговор обреченных», где играл кардинала, за что был удостоен звания «Лауреат Сталинской премии».

Хотя я встречал его на улице, видел на концертах, но больше общаться с этим необыкновенным человеком не доводилось. Жаль – беседовать с ним было удовольствием огромным.

Салон Кмит был своеобразным литературно-художественным клубом. Сюда приходили киносценаристы, любил забежать на огонек кинорежиссер Всеволод Пудовкин. Семья, во главе которой стояла Галя Кмит, жила нелегко, но никто этого не замечал. Галя зарабатывала деньги, как могла: писала заметки в газеты, делала передачи, подрабатывала на киностудиях.

Никто тогда не знал, что через двадцать лет она станет знаменитым фотохудожником, снимавшей Алена Делона, Бельмондо, Феллини, Антониони, Марчелло Мастрояни и практически всех мировых кинозвезд. Но тогда для любого гостя в доме всегда был стакан чая с бутербродом, а частенько и стакан вина.

Сад «Эрмитаж» сыграл в моей жизни определяющую роль. Именно там я познакомился с человеком, который резко изменил мою судьбу, человеком, который через несколько лет привел меня в газету «Московский комсомолец», перепечатал на своей машинке мой первый материал и сказал:

– Плыви! Выплывешь – молодец, потонешь – значит, не повезло.

Моей крестной матерью в журналистике стала Галина Кмит.

Значительно позже я понял, что сама аура 210-й квартиры для меня была благотворна, а встречи со знаменитыми людьми определили мою дальнейшую жизнь.

* * *

Уезжая

защищать рубежи Родины, я прощался с Москвой. Я бродил по «Эрмитажу», не зная еще, сколько занимательных историй я опубликую об этом прекрасном месте; пил легкое вино в кафе «Красный мак» в Столешникове; побаловался пуншами в «Коктейль-холле» и, конечно, прошелся по московскому Бродвею.

Вот и сегодня я мысленно иду по тем же местам. Они остались в моей памяти такими же, как в те далекие годы. И город мой, о котором я пишу, остался таким же.

Но наступило время – и мне пора покидать его. Я словно закрываю дверцу в прошлое. Скрипнули щеколды, и мой город исчез. Я в своих очерках рассказал маленькую толику занимательных московских историй. А город мой хранит их огромное множество.

Я закончил свои московские истории. Прощай, моя Москва!

ОТ АВТОРА

Я закрыл дверцу и покинул прежнюю Москву. Покинул в душевном смятении, потому что очерки об этом городе, которые вошли в три книги, я писал долгих семь лет.

За закрытой дверью осталось еще много тайн, но я почувствовал, что пора на время остановиться.

Вернусь ли я к этой теме – не знаю. Три книги – прожитая мною жизнь. Хорошо ли, плохо ли – не мне судить.

Когда-то, в 1944 году, сапожник дядя Миша отказался сделать мне татуировку. Сказал, чтобы я пожил, узнал горе и радость, а потом кололся.

А мне очень хотелось, чтобы на плече он выколол мне шесть слов: «Не верь. Не бойся. Не проси».

Но я все равно так и живу по этому, заученному с детства, закону.

И истории мои московские о людях, которые знают цену этим словам. …Конечно, я хотел бы открыть дверку в свою молодость, потому что там остались люди, которых я любил и люблю по сей день.