Тени за холмами
Шрифт:
Я подошла к колодцу и всмотрелась в землю рядом. Но вряд ли это поможет. Горгульи умеют летать, а потому едва ли мне достанутся следы.
Хотя… Смотрите-ка. Похоже, долгие полеты — не про нашу статую: вон углубление от когтей. И вон еще подальше. Что горгулья, что курица, что человек, ей-небо… Все летают не так далеко и не так высоко, как надеются. И как справляться с этой разницей между тем, что мы хотим, и тем, что умеем?
Наверное, только тренировками. Собственно, как сделала горгулья.
Ибо длина прыжков становилась
Перед тем, как удалиться со своей охотой прочь из рощи, я обернулась.
— Андрис! — крикнула я, рупором приставив ладони ко рту.
— Йоу? — девушка опасно свесилась из окна ресторана.
— Ищи в показаниях горгулью! Фонтаны с горгульями, дома с горгульями — все с горгульями, где проходил гном. Теперь ты, Эш!
— Да, госпожа Тинави? — коронер свесился рядом с Ищейкой.
Еще рисковей, ибо он был под два метра ростом, и гномий подоконник для Эша отнюдь не являлся преградой.
— Береги себя — это раз, — проворчала я. — И поищи в ранах… Э-э-э… Каменную крошку, что ли. Из чего делают горгулий, кто знает?
— Найду в ранах — сообщу, — кивнул коронер.
Я, как столетняя старуха, пошла дальше сутулиться над редкими следами улетевшей скульптуры.
Ну, зато работа на свежем воздухе. Здоровее буду.
[1] Свид — сокращение от Свидетеля Смерти, традиционного шолоховского названия коронеров.
— Вы тут горгулью не видели? — спросила я полчаса спустя у торговца мармеладом.
— Живую? — поразился он.
— Нет, каменную. Ну что вы обижаетесь — я не шучу!…
Лавочник воззрился на меня подозрительно. Он стоял, прижимая переносный прилавок со сладостями к огромному животу, и кожаные ремешки обхватывали шею старика, помогая держать поднос: идеально для уличных торговцев.
Особенно когда погода выкидывает фортель, и мирное весеннее утро оборачивается первой в этом году грозой: безжалостной, беспощадной, сдавливающей землю, как типографский пресс…
Мы с торговцем теснились под одним и тем же дубом, загнанные туда дождем.
Хотя каким дождем! Потопом!.. Хляби небесные разверзлись. Вода не то чтобы стекала вниз — стояла стеной. Столица превратилась в ледяное молоко дождя, такого плотного, что он казался белым, а не прозрачным. Бульвары развезло в сплошную манную кашу.
Поэтому — да, никаких тебе больше следов. Отпечатки горгульи довели меня аж до района Стариков, а тут пришлось заняться допросом свидетелей… Но в первую очередь: спасением своих ног от воды.
Лавочник смотрел на меня с завистью. Он стоял в грязи, а вот я сидела на ветке дуба.
Больше на улице никого не было. Уже давненько все попрятались по домам: стоило лишь небу разрыдаться…
— Так что: горгулья вам на глаза не попадалась? — я повторила вопрос.
— Купи конфету, деточка, и я скажу, — обреченно вздохнул торговец.
Минуту спустя моё сидение на ветке раскрасилось приятной дозой эндорфинов: на языке таяли мармеладки… Торговец тоже слегка повеселел.
А потому сказал:
— Горгулью я видел. Каменную, да. На козырьке во-о-он того ресторанчика, — он кивнул куда-то в непроглядную гущу дождя. Тотчас понял, как бессмысленнен жест, и крякнул:
— Ну, есть там ресторанчик, короче. Захотите — найдете, я же вижу, вы девушка упёртая…
В этот момент я старательно отгрызала голову мармеладному оленю.
Торговец добавил:
— Только сегодня горгульи не было, увы. Сняли, что ли…
— Или сама снялась. С насиженного места, вершить правосудие, — вздохнула я. — Точнее, совершать убийство. Но, наверное, каждый преступник думает, что он прав, да? Преступить закон легко, преступить свою совесть — сложнее. Поэтому злодеи до пепла хорошо обманываются: переставляют у себя в голове фишечки так, что сами себе кажутся чуть ли не героями…
Торговец удивленно распахнул глаза:
— Это мой мармелад так действует? Или ты по жизни философ, девочка?
— Второе.
— Жаль… Хорошая была б реклама, — посетовал торговец.
Я, спрыгнув с ветки в лужу, расплескала грязь. В небе светанула молния. И тотчас — гром.
Попрощавшись с лавочником, я перебежками сквозь мглу рванула к «В-о-о-он Тому Ресторанчику».
Я не из тех, кто ждет конец дождя.
Возможно, дождь вообще старается для нас. И прятаться от него — как отвергать того, кто всеми силами стремится тебя развеселить.
Пусть и в своей диковатой манере.
У ресторанчика был навес. Я забежала под него со свитой из двух ташени, которые, оказывается, гнались за мной сквозь непогоду. Магические пташки не боялись ливня. Но тяжесть текущей воды прибивала их к земле, поэтому письма скорее ползли, чем летели, и были все испачканы в грязи.
«В ранах гнома — мраморная крошка. Я померил размеры синяков: похоже на горгулью, да. Эш»
«Вечером господин Сэммидик был в гостях у конкурентов, ресторана вересковой кухни «Пустошные демоны». Говорят, они на голову отшибленные бандюги. Грязно играют на рынке, воруют рецепты. Была громкая ссора. Сэммидик пообещал их «уничтожить». У входа есть фигура горгульи. Андрис».
Я шмыгнула носом — холодно все-таки, вымокла насквозь, — и перевела взгляд от записки на дверь ресторана.
«Пустошные демоны» — гласила табличка. Я улыбнулась, выжимая волосы в пучке. Ну как же я люблю, когда всё сходится!
В этот момент плотно закрытая штора на окне ресторанчика отдернулась. Мелькнуло зверское лицо хозяина — бандитская рожа, косоглазая! Человек увидел меня, увидел татуировку Ловчей на моей поднятой руке (ну и пусть не сияет!). Его лицо злобно перекосилось. Он что-то сказал условно в мою сторону — жаль, не умею читать по губам — и задернул штору.