Тени. Разум
Шрифт:
Женя пулей выскочил вслед за Юлей, даже не завязав шнурки, и понесся подальше от душеспасительного разговора. В подъезде форточки держали открытыми, было свежо, но снизу поднимался сигаретный дым.
– Ты фишку не рубишь. Есть Моне, а есть Мане, и они оба художники.
– А кто из них Клод?
На втором этаже курили Костян и Витек. Они жили вместе со своей бабушкой, раньше учились на класс старше Жени, но ушли в ПТУ, а сейчас работали на заводе. Эти ребята обладали невероятной суперспособностью одним своим видом превращать любое место в радиусе ста метров от себя в рабочую окраину. И хотя они родились и выросли в интеллигентном и экологически благополучном Приморском районе, их суровые лица, высеченные из камня, прекрасно
– Здарова, Женек, – сказал Костян, когда Женя протянул руку. – Че там у вас произошло?
– Да ничего… – пожал плечами Женя. – А что?
– Просто тут минут пятнадцать назад промчалась Юля с точно таким же негодующим видом… Только злее.
– Ага, намного злее, – закивал Витек. – В последний раз я видел ее такой свирепой, когда она Вовану… – Витек резко замолчал, поняв, что сболтнул лишнего.
– И че там с Вованом? – лицо Жени приобрело несвойственное холодное выражение, достойное профессионального инквизитора.
Вована Женя не переносил на дух. Он бесил его абсолютно всем – и рожей, и привычкой коверкать имя на блатной манер, но особенно глубоко отвратительна ему была манера здорового двадцатитрехлетнего лба встречаться с малолетками, что Вован и делал. Пару лет назад он положил глаз на Юлю, которая как раз начала превращаться из милой девочки в очень вредную, но крайне привлекательную девушку. Юля, к счастью, не была дурой и Вована отшила. Потом еще раз, потом опять – Вован не блистал интеллектом, но упорства было предостаточно, и он при каждой встрече пытался подкатить к ней яйца. Все закончилось тем, что Юля не выдержала и пожаловалась маме. Лера в этот же час нашла Вована и при всем дворе, основательно надавав оплеух и толкнув в лужу, сказала, что если он не отвалит от ее тринадцатилетней дочери, то она посадит его как педофила, и зэки из его жопы ржавыми заточками сделают Марианскую впадину. Это сработало, Вован отвалил, казалось бы, навсегда. Но, видимо, ситуация поменялась.
Витек помялся, но увиливать не стал.
– Ну, он подкатил к ней неделю назад, сказал, типо, ей уже шестнадцать, давай замутим… Все такое… А она ему со всего размаху по яйцам дала… Он так орал, что я думал, их размозжило к херам собачьим.
– Да, мы видели, – кивнул Костян. – Знатный удар был. И нафига ей балет, лучше б шла в рукопашку, такой талант пропадает.
– Так, а почему я об этом узнаю только сейчас? – возмутился Женя и как можно строже посмотрел на братьев.
– Так тебя дома никогда нет. Ты где-то пропадаешь, о старых корешах не вспоминаешь и еще удивляешься, что тебе забывают доложить о событиях недельной давности, – пожал плечами Костян. В этом жесте было больше чем в словах, он ясно дал понять: «Мы, конечно, благодарны, что ты помогал нам всю учебу, но твоими холопами это нас не делает».
– Справедливо… – мрачно кивнул Женя. – Ладно, пацаны, я побегу, но если че-то такое еще будет, скажите.
– Да не вопрос.
Женя лихо вылетел из подъезда, спугнув стайку сонных голубей, и, преодолев десяток метров, резко остановился. Негодование, с которым он выбежал из квартиры, и злость на Вована уступили место странному смятению и зудящему ощущению не пойми чего. Женя осторожно оглянулся на зеленую дверь подъезда. Дверь как дверь, обшарпанная и старая, со сломанным пару недель назад домофоном. Женя потоптался, чертыхнулся и, бубня под нос ругательства в собственный адрес, пошел обратно. Он не мог вот так просто уйти и не проверить.
В подъезде было неожиданно тихо, видно, братья успели докурить и вернуться в квартиру. Шум с улицы тоже не доносился. Дверь за спиной с силой захлопнулась, и Женя остался в полутьме предбанника. Он всмотрелся в темный угол, ради чего и вернулся.
«Ты мнительный шизик с разгулявшимся воображением, ничего там нет», – сказал он сам себе, но продолжил напрягать зрение.
Дело было даже не в том, что ему что-то почудилось, когда он пробегал мимо. Женя ничего не увидел в темноте, но вот она сама показалась какой-то не такой. Он потер глаза и всмотрелся внимательнее. Самая обычная темнота… Просто отсутствие света… Или нет? Женя протянул руку. Рука дрожала. Где-то в тридцати сантиметрах от кончиков ногтей должна была быть пыльная стена, но что если вместо нее пальцы коснутся вязкой жижи или волосатой зубастой морды или почувствуют горячее дыхание кого-то очень высокого, кто, затаив тощую диспропорциональную фигуру во мраке, вынужден чуть присогнуться из-за низких потолков хрущевки?
Женя подумал, что даже если в темноте скрывается что-то безобидное, то все, что он знал о мире, рухнет, если сейчас на него наткнуться, и он выйдет отсюда глубоко сумасшедшим.
Пальцы медленно прошли сквозь густую тьму и уперлись в стену.
«Женя, ты дебил».
Он шустро достал телефон и посветил – просто стена. Фыркнув, Женя вышел на улицу.
Оказавшись у перекрестка, он понял, что понятия не имеет куда идет. Планов не было никаких. То есть был план поискать работу, но Женя совершенно не желал возвращаться домой и продолжать общение с тетей Ирой. Никаких грандиозных событий вроде как не намечалось, а болтаться подобно говну в проруби тоже не хотелось. Женя был не прочь побегать, душа жаждала скорости и движения, но кроссовки остались дома, а после бурной ночи бегать было не столько трудно, сколько опасно. Давление и без нагрузок еле-еле приходило в норму.
«Может, напомнить о себе Альберту?»
Альберт, которого до смены имени звали Антоном, был фотографом, не таким фотографом, каким был каждый первый житель Петербурга в возрасте от пятнадцати до тридцати, а настоящим фотографом и вполне успешным. Он уже дважды за лето подгонял Жене шабашки, суть которых заключалась в таскании светоотражателей и сумок с объективами. Жене такая работа нравилась, фотосессии, пусть он в них ничего и не решал, были интересными, но в последнюю встречу Альберт жаловался на падение спроса, говнюков-клиентов, которые хотят экономить на всем подряд, на рост цен и прекрасно дал понять, что в ближайшее время халтуры не будет. Но прошел уже месяц, все могло поменяться, а если и не поменялось, то лишний раз напомнить о себе будет полезно. Женя достал телефон и с удивлением обнаружил кучу непрочитанных сообщений от смутно знакомых людей, суть которых сводилась к вопросу: притащится ли он на афтепати и где обещанный джин.
Женя задумчиво пролистал аватарки, восстанавливая детали вечера.
Юля побежала домой собираться на репетицию, а Женя застрял у подъезда с Ди. Ди, он же Дима, был соседом и по совместительству другом детства. Они разве что ни на соседних горшках сидели в саду и в школе все время тусили вместе, но потом дружба немного поугасла. Нельзя сказать, что Ди совсем снаркоманился, но очень конкретно увлекся экспериментами с веществами, а Женя хоть и не был образчиком трезвости, но любил разнообразие, ему быстро надоело мучить слизистую и слушать однотипные истории про поиски закладок или наполненные якобы великим эзотерическим смыслом галлюцинации. Женя был не против упороться и пойти что-нибудь сделать, но в обществе Ди до второго пункта как-то не доходило, вместо этого было упороться и остаться дома, что Женю бесило. В итоге он, сам того не замечая, свел общение со старым другом к минимуму.
В этот раз Женя хотел просто минут пятнадцать пообщаться и пойти домой искать работу, но планы резко изменились. К Ди подъехали какие-то веселые чуваки, в которых он узнал музыкантов из восточной Европы, из Белоруссии то есть. Пара их записей уже месяц крутилась у него в плеере. Как оказалось, Ди обещал ребятам помочь разжиться стимуляторами перед концертом. Ведь вечером должен был состояться фестиваль витч-хауса в заброшенных корпусах Красного Треугольника. Хотя Женю пригласили человек пять, про фест он умудрился благополучно забыть.