Тени. Разум
Шрифт:
– Так кто именно тебе интересен? Твоя ученица или ее таинственный братец?
***
– Помню я Ивановских, и Леру, и Женю. Таких фиг забудешь, – Тимофеевич задумчиво почесал небритую щеку. – Но ты пойми, там длинная история, ее за перемену не расскажешь, а если рассказать только главное, то выпадут детали и все будет совершенно в другом свете представлено.
– Давайте я подойду после уроков, вы все, не торопясь, расскажете? – вздохнула Катя, понимая, к чему все идет.
– Я ужинать пойду в пельменную, моя еще на даче, готовить некому. Составишь компанию?
– Конечно, почему бы и нет? – Катя натянула улыбку.
Пельменная рядом со школой была одна. Она так и называлась «Пельменная», и по названию становилось ясно – здесь наливают. От обычной разливочной она отличалась наличием пельменей в меню, которое почти полностью состояло из пива, водки и сильно сомнительной закуси. Там было одно небольшое
– Лера, мама Жени, стала учиться у нас со средней школы, – к великому облегчению Кати, Николай Тимофеевич не стал утруждать себя бессмысленным флиртом и сразу перешел к делу. – Я тогда историю вел и был ее классным руководителем. Чему удивляешься? Время было дикое, самое начало девяностых, кадров не хватало… – хмыкнул физрук и задумчиво посмотрел на насаженную на вилку пельмешку. – Лера сперва показалась довольно серенькой девочкой. Училась крайне посредственно, внешность тоже посредственная, и в общении каких-то ярких качеств не проявляла. Знаешь, из таких, о которых и плохо ничего не скажешь, но и похвалить или выделить не за что. Никакая, в общем. Брат ее младший, Володя, был поинтереснее, как нам показалось. Личность яркая, но девиантная, даже делинквентная. Воровал. Это всплыло почти сразу, он деньги из сумки учительницы стащил. Мы начали разбираться, вызвали родителей, тогда и выяснилось, что семья-то алкоголиков. И мать, и отец очень асоциальные элементы, но тогда таких было больше, чем сейчас. Это сейчас соцработники готовы родителям-алкоголикам жопу целовать, лишь бы те подшились, пытаются из любого говна за уши вытянуть, но тогда такие семьи были сплошь и рядом. Никто с ними особо не возился… – Тимофеевич глотнул пива и посмотрел на часы. – Мы тогда решили, что Володя – наша главная проблема, но нет… Самые матерые черти водятся в тихом омуте. Лера, как оказалось, стабильно убегала из дома. И это было не так, как сейчас, когда убегут к подружке на ночевку и удивленно хлопают глазами, когда с полицией за ними приходишь. «А как вы меня нашли?» – Тимофеевич на редкость удачно изобразил удивленного подростка. – Лера убегала надолго и далеко. Ее по всей России ловили. Синдром бродяжничества. Она могла неделями жить с беспризорниками на вокзалах. Да что там, она и была одной из них. Когда хотела, тогда возвращалась и приступала к учебе, как ни в чем не бывало.
– А родителей прав не лишали? – удивленно спросила Катя. О беспризорниках девяностых она слышала много, но не думала, где они теперь. Ей всегда представлялось, что после такого опыта можно стать разве что бомжом с Уделки или площади Восстания, но никак не матерью двоих детей.
– Счастливое дитя благополучного времени, – усмехнулся Тимофеевич и резко стал серьезным. – Страна разваливалась. Нет, не то время было. Да и они жуки те еще, никогда не доводили до края. В нужный момент и заявление в милицию напишут о пропаже ребенка, и когда надо добропорядочный пролетариат изобразят. Хотя, по сути, на дочь им было пофиг, это мы носились, пылая задом, пытаясь хоть как-то дотянуть их детей до конца школы. В итоге Володя сел по малолетке, а Лера забеременела и ушла из школы перед выпуском…
– Ну, это еще не так плохо, учитывая обстоятельства.
– Ха! В ее случае это был счастливый билет. Забеременела она от мальчика из очень порядочной семьи. Он учился в другой школе, но кое-какая информация была на слуху.
– Это она Женей забеременела? – спросила Катя, прикинув приблизительный возраст.
– Ага. С Жениным отцом отношения были прекрасные, и дела шли замечательно, но если ты думаешь, что она остепенилась, то сильно ошибаешься. С ребенком Лера просидела недолго. Жене года еще не исполнилось, как она опять пропала. Взяла и уехала. Хуй знает куда, хуй знает с кем, а младенчик на руках у папы-второкурсника. Как он справлялся… ума не приложу. Лера, как обычно, вернулась месяца через два-три, потом опять исчезла… И так и пошло, что мама где-то болтается, а Женей целиком занимается папа. Потом родилась Юля… Но, к счастью, Лера стала реже исчезать, развила бурную деятельность, ушла в ПТУ, стала парикмахером, отучилась еще на косметолога, и вроде все наконец-то наладилось, но тут исчез Женин папа. Все бросил и уехал. Что там стряслось, не знаю. Для детей это было шоком. По крайней мере, для Жени, он как раз в третьем классе учился. Представь, ребенок рос с мыслью, что мама в любой момент может его бросить и исчезнуть неизвестно на сколько, но папа всегда будет с ним, и тут уходит папа… – Тимофеевич покачал головой в тон каким-то своим размышлениям. – Это выбивает почву из-под ног. Потом он вернулся, занялся своей карьерой, помог Лере открыть собственную парикмахерскую, бизнес пошел на ура, потом помог Володе сделать свою автомастерскую. Наверное, просто нужно было парню сбросить давление после всего этого. В общем, сейчас это благополучная обеспеченная семья с двумя взрослыми детьми и еще молодыми родителями. Идиллия, но если копнуть глубже… Вот, посмотри. Это Лера, здесь ей лет четырнадцать, – Тимофеевич достал телефон, к удивлению Кати, яблоко, и показал скан старой фотографии. На фоне обшарпанной стены сидело несколько детей предподросткового возраста, и среди них была светленькая кучерявая девочка с детским лицом, ни капли не похожая ни на роковую скуластую Юлю, ни на Женю. – В общем, такая вот семейка. А от осинки не родятся апельсинки.
Физрук многозначительно хмыкнул, убрал телефон и продолжил есть пельмени с таким видом, будто рассказал все и Катя может либо валить, либо искать другую тему для разговора.
– А как учился Женя? – спросила Катя после долгой паузы, понимая, что того, что хотела узнать, она не услышала.
– А что Женя? Зачем тебе?
– Ну, – Катя почувствовала, что краснеет, – для полной картины.
– Да? Для полной картины? – хмыкнул Тимофеевич. – Ну, раз для полной картины… В начальной школе хорошо, потом пошли проблемы. Сначала самые обычные, вроде прогулов и несделанного домашнего задания, потом все хуже и хуже. Классе в восьмом он тоже убегать из дома стал. Не так, как Лерка, конечно, все же время другое, ребенку долго болтаться беспризорником сейчас не дадут, но тем не менее.
– А еще что было? Помимо уходов из дома? – по словам завуча можно было подумать, что парень как минимум кровавые мессы на уроках устраивал, но пока Катя не услышала ни о каких сверхвыдающихся злодействах Жени.
– Грубил учителям, дрался, в милицию попадал пару раз, как-то залез ночью на территорию какого-то заброшенного НИИ. Ничего особенного, но он ко всему прочему выглядел вызывающе, то виски выбреет, то покрасится в кислотный цвет… Мне-то без разницы, пусть ученик хоть бабушкины кальсоны на голове носит, лишь бы учился, но такая позиция далеко не у всех, сама понимаешь, – Тимофеевич очевидно намекнул на завуча и директора, которые бесконечно воевали с учениками из-за формы. – Он не творил ничего действительно скверного, но учителей пугало то, что на него никто не мог оказать влияния. Обычно подростков можно припугнуть милицией… тьфу… полицией… Спецшколой и прочими нашими бабайками, а Женя не реагировал. Он прекрасно знал, что в спецшколу за мелкое хулиганство его не отправят, а учет в детской комнате никак не отразится на будущем. Уверен, это Лерка его научила.
– Анна Вадимовна сказала, что наркотики подозревали… – осторожно заметила Катя.
– Анне Вадимовне стоит голову из жопы периодически вытаскивать, – фыркнул физрук. – Она просто наслушалась баек, что все подростки с пирсингом или цветными волосами либо суицидники, либо наркоманы, либо сектанты, вот и все. А о том, что у ребенка могут быть и другие проблемы, даже не думала… – Тимофеевич сжал челюсти. Его неприязнь к завучу была в школе общеизвестна, но Катя не подозревала, что он настолько ее презирает. – Классе в девятом или десятом у Жени скатилась успеваемость, парень спал на уроках, ходил бледным как тень, исхудал совсем, кто-то видел, как его тошнило в туалете, вот она и решила, что он что-то там принимает.
– А на самом деле?
– Фиг знает, что на самом деле, может, он и пробовал что-то, я-то откуда могу знать?
– И все же? – Катя не сомневалась, что физрук знает и просто нагнетает интригу.
«Интересно, в девяностых этот хмырь режиссуру не преподавал?» – подумала она, но продолжила изображать кроткую лань, готовую внимать мудрости.
– Да не ел он ничего, вот и ослабел вконец. Экстремальная худоба была в моде у неформалов, а Женя на них равнялся… На этих… с челками. Он и так дрыщем был, а перестав есть, вообще растаял.
– И как все разрешилось?
– Он выпустился, и его проблемы перестали быть проблемами школы. Как-то так. Не знаю, что еще рассказать, в отличие от Леры, Женю я плохо знаю.
– Анна Вадимовна сказала, что вы нашли к нему подход…
– Громко сказано. Я просто просек, что парень себя голодом морит, и предложил ему бегом заняться. Сказал, что от диеты тело будет худым, но дряблым, а от бега худым и жилистым. Он согласился, и его прямо увлекло, он до выпуска во всех соревнованиях участвовал, даже разряд получил. Кто бы мог подумать? – Тимофеевич глотнул пива и с усмешкой спросил: – Ну, как тебе общая картина?