Теннис на футбольном поле [Играя в теннис с молдаванами]
Шрифт:
Сорока, горная деревушка, в которой жил король Артур, судя по названию, была приятным местечком. Оказалось, что там была древняя крепость, построенная Штефаном чел Маре. Штефан чел Маре (Штефан Великий) – великий молдавский герой, господарь, жил в пятнадцатом веке и (за свою недолгую жизнь) одержал ряд важных побед над врагами – славянами и османами. В 1991 году, когда распался Советский Союз, все памятники Ленину были демонтированы и заменены памятниками этому парню, и теперь главные улицы всех городов стали называться в его честь, а не в честь великого строителя
Дорогу нельзя было назвать захватывающей. Временами глаз радовали мягкие пологие холмы, но в основном это были ровные скучные коричневые поля. Деревни стояли далеко от дороги, их названия были написаны ярко-синими и желтыми буквами на высоких колоннах у обочины. Временами автобус ускорялся, чтобы обогнать фермера на телеге, запряженной лошадью, не обращавшего внимания на новые технологии. А потом мы с трудом останавливались у автобусной остановки, чтобы обменять одну партию еще живых пассажиров на другую. И не обязательно было говорить о том, что жизнь в деревне несладкая. Это было написано на лицах. Никакой канализации, горячей воды и зачастую – электричества. Летом, возможно, терпимо, но молдавской зимой? Нет уж, спасибо.
– Сейчас они живут еще хуже, чем при коммунизме, – сказал Юлиан.
– Это как?
– Ну, при старой системе каждый мог позволить себе всей семьей отдохнуть на Черном море, а, если очень сильно экономить, через десять лет можно было купить машину. Хотя магазины пустовали. При новой системе есть все но никто не может этого себе позволить.
– Значит, они сожалеют о переменах?
– Некоторые – да. Пожилые люди. Но, по крайней мере, теперь они могут свободно передвигаться.
– Что вы имеете в виду?
– При Советах они должны были носить при себе внутренние паспорта и не могли уехать из деревни без одобрения партийного чиновника.
Боже. Чтобы перемещаться внутри своей страны, приходилось тащиться к какому-то толстокожему бюрократу. Я понял, что воспринимал свободу как должное. Я выглянул из окна, и проносящиеся мимо деревья и дома, как при быстрой перемотке, мысленно вернули меня в детство, в Англию, когда я говорил: «Да, можно так делать, мы же в свободной стране». Я произносил эти слова, не зная, что значит жить в несвободной стране.
В беседе с Юлианом я узнал и другие причины того, почему лица молдаван даже в расслабленном состоянии угрюмы. Его дедушка с бабушкой всю жизнь жили впроголодь и наконец скопили денег, чтобы, когда пришла независимость и разрешили частную собственность, купить собственный дом. И вдруг в одночасье курс молдавской валюты рухнул, и наутро всех их сбережений хватило лишь на кусок мяса.
– Понятно. До чего им, должно быть, было плохо, произнес я, тут же пожалев о своей бестактности.
– Это их убило. Они оба умерли через два года.
Мы проехали еще десять миль, и только тогда я осмелился возобновить разговор.
Когда мы доехали до Сороки, из автобуса я вышел последним, с трудом вытащив свой подарок королю.
– Мне кажется, нам нужно в центр, – сказал я, посмотрев на безлюдные улицы.
– Это и есть центр, – сказал Юлиан.
– Уверен? Ты (мы уже перешли на «ты») сказал, что никогда здесь не бывал.
– Уверен на девяносто пять процентов. Это главная улица.
– Но здесь ничего нет.
– Знаю. Кишинев скучный город, но, по сравнению с остальной Молдавией…
Я так понимаю, Юлиан никогда не искал работу в молдавском турагентстве. Я осмотрелся вокруг и увидел лишь полуразрушенные бетонные здания. Ни магазинов, ни кафе, ни людей.
– Не могу поверить, – сказал я, – что мы протряслись три с половиной часа в автобусе и оказались здесь. И нам придется тут ночевать.
– Мы можем сесть на автобус и поехать назад, – весело заметил Юлиан. – Анита узнает, когда он отправляется.
Анита была подругой Глена. Как и все американцы, с которыми я до сих пор был знаком, она была добровольцем Корпуса мира, квинтэссенции человеколюбия, организации созданной президентом Кеннеди в 1961 году для борьбы с тиранией, болезнями, бедностью и войнами. А вообще Джон Кеннеди говорил: «Другим может показаться, что побочным результатом работы является изменение мнения стран третьего мира об американцах в лучшую сторону и, тем самым, облегчение вероломного завоевания их экономик американскими компаниями». Так благотворителен Корпус мира или циничен? Боюсь, господа присяжные заседатели в отъезде. И явно не в Сороке. В Сороке не было ни души, гиблое местечко.
За обедом я спросил Аниту, зачем она вступила в эту организацию.
– Ну, – последовал ответ, – зависит от того, кого ты спрашиваешь. Если спрашиваешь меня, я скажу, что моя жизнь дома стала слишком однообразной, мне захотелось чего-то нового, и я решила, что могу отказаться от комфорта и помогать другим людям. Если ты спросишь моего брата, он скажет, что я ввязалась в это, потому что я ненормальная.
Два абсолютно разумных мнения. На лице Юлиана было написано, какой ответ ему нравится больше. Ирония в том, что он мечтал уехать в Америку, страну возможностей, а здесь был человек, который добровольно покинул рай, чтобы бороться за выживание вместе с молдаванами. Я мог понять и его, и мнение Аниты, но не уверен, что сам склонялся к какому-то из них.
– Ты пошел на это, просто чтобы выиграть никчемное пари? – промурлыкала Анита в перерыве между ложками супа.
– Почему никчемное? Мне кажется, хорошее пари.
По ее лицу было видно, что по поводу причины моего приезда она разделяла то же мнение, что и ее брат по поводу ее собственного.
– Что ты знаешь о местных цыганах? – спросил я.
– Им пришлось обосноваться здесь при советском режиме, и они вполне преуспели. Это богатое сообщество, они живут в больших домах на холме, но я никогда там не была. Местные жители говорят, что там небезопасно.