Теофил Норт
Шрифт:
Мы вернулись за столик. Он вытащил флягу и чашки из ведерка и налил. Мы обменялись сердечным «Zum Wohl!» [102] и выпили.
— Тед, я давно хотел рассеять одно недоразумение. Когда я вам сказал у Флоры Диленд, что я охотник за приданым, вы, наверно, сочли меня мелким прощелыгой, как у вас говорят. Нет, не отвечайте, пока не дослушаете. До того как мы расстанемся, я хочу, чтобы вы мне все сказали начистоту и без церемоний. Положение таково: я глава семьи. Отца состарила и разорила война. Старший брат уехал в Аргентину и торгует автомобилями. Он отказался от титула и принял аргентинское подданство, чтобы наладить дело. У него семья, он не может посылать много денег в Schlob [103] ,
102
Твое здоровье! (нем.)
103
замок (нем.)
104
приданого (фр.)
105
Твое здоровье, брат! (нем.)
— Zum Wohl, Bodl! [106]
— В течение года я женюсь. В Вашингтоне мне все время сватают невест — красивых, очаровательных девушек с осязаемыми pecunia [107] . Я выбрал двух — любую из них я сумею полюбить и сделать счастливой. Мне давно пора жениться. Я хочу, чтобы мои дети застали моих родителей; я хочу, чтобы мои родители успели увидеть моих детей. Мне нужен дом… У меня уже два года роман с замужней женщиной, она хочет развестись с мужем и выйти за меня, но я не могу отвезти ее к моим родителям: она два раза была замужем. Она прекрасно воспитана и первый год была прелестна, но теперь все время плачет. И мне надоели маленькие загородные гостиницы, надоело регистрироваться под дурацкими фамилиями. И еще — я католик; мне бы надо… постараться… быть хорошим католиком.
106
Твое здоровье, Бодо! (нем.)
107
деньгами (лат.)
Тут впервые на глазах моего друга показались слезы.
— Zum Wohl, Alter [108] .
— Zum Wohl, Bursche [109] .
— Так что в течение года я женюсь на девушке с состоянием. Могу я считать это выполнением сыновнего долга или все равно я прощелыга?
— Я протестант, Бодо. Мой отец и мои предки с величественным видом объясняли людям, в чем их долг. Надеюсь, что обо мне этого никогда не скажут.
Он, закинув голову, расхохотался.
108
твое здоровье, старина (нем.)
109
твое здоровье, парень (нем.)
— Великий боже, до чего приятно бывает поговорить, то есть, вернее — облегчить душу.
— Вы уже напились или вернемся к разговору о Персис? Я не имею права так ее называть, но пока с вами — буду.
— Да, да! Но о чем тут еще говорить?
Я облокотился на стол, сцепил руки и важно поглядел ему в глаза.
— Бодо, не смейтесь над тем, что я скажу. Это гипотетический случай, но я хочу растолковать одну очень важную мысль.
Он выпрямился и посмотрел на меня с некоторым беспокойством.
— Давайте! Что за мысль?
— Предположим — только предположим, — что два с половиной года назад в вашем министерстве иностранных дел произошел тихий скандал. Исчезли секретные документы, и возникло подозрение, что кто-то из сотрудников продал их врагу. И предположим, что тень подозрения пала на вас — только тень. Конечно, было проведено тщательное расследование и стало ясно, что вы тут ни при чем. Начальники государственных учреждений расшибаются в лепешку, предлагая вам самые ответственные посты. На высоких совещаниях министр иностранных дел сажает вас рядом с собой. Вас во всеуслышание объявили невиновным. Суда не было, потому что не было обвинений, — но пошли слухи. Один отставной дипломат говорил мне, что из всех городов, где он служил, нет хуже в смысле сплетен и злоязычия, чем Дублин и Вена. Все порочащее вас — действительное или воображаемое — мусолится из десятилетия в десятилетие. У вас была бы «подмоченная репутация», правильно?
— К чему вы ведете?
— Ну, как бы вы поступили?
— Не обращал бы внимания.
— Вы уверены? У вас обостренное чувство чести. Ваша жена и дети тоже скоро почувствуют, что на семье — какое-то пятно. Вы же знаете, как ползут слухи. «Тут все не так просто, как кажется». — «У Штамсов такие связи — они могут замять что угодно!»
— Теофил, к чему вы клоните?
— Может быть, и на Персис Теннисон — такая тень. Вы знаете, и я знаю, и Бог тому свидетель: ни на какую низость она не способна. Но как говорит Шекспир, «будь ты… чиста как снег, — не уйти тебе от напраслины».
Бодо встал, глядя на меня не то с яростью, не то с отчаянием. Он заходил по комнате, распахнул дверь на улицу, словно ему не хватало воздуху. Потом вернулся и упал в кресло. Теперь он смотрел на меня, как зверь, попавший в капкан.
— Я не измываюсь над вами, Бодо. Я придумываю, как нам помочь замечательной и несчастной женщине, запертой в «Девяти фронтонах», в этом нехорошем доме, где не знают любви… А как еще может вести себя утонченной души женщина с любым мужчиной, если она его уважает — и, может быть, любит, — а он добивается ее руки? Она не захочет, чтобы пятно легло и на его семью. Подумайте о своей матери!
Он смотрел на меня со страшным напряжением. Я безжалостно продолжал:
— Вы знаете, что ее муж покончил с собой?
— Я знаю только, что он был заядлым игроком. Застрелился из-за каких-то долгов.
— И я больше ничего не знаю. Нам надо узнать больше. Но то, что город полон злобных сплетен, — это мы знаем. «Тут все не так просто, как кажется». — «У Босвортов хватит денег замять что угодно».
— Ах, Теофил! Что же нам делать?
Я вытащил из кармана письмо и положил перед ним.
— Я знаю, о каком важном деле она хочет со мной говорить. Она хочет меня предупредить, что кое-кто из Босвортов замышляет против меня недоброе. Мне это уже известно. Но может быть, она хочет рассказать мне и о смерти мужа — подлинную историю, чтобы я ее распространил. Мужайтесь, не падайте духом. Мы знаем, что миссис Венебл любит и уважает Персис. Миссис Венебл считает себя блюстительницей нравов на острове Акуиднек. Миссис Венебл, по-видимому, знает все факты. И всеми силами старается оградить и защитить Персис. Но, мне кажется, у миссис Венебл недостает воображения понять, что просто взять Персис под крылышко — мало. Вероятно, есть какие-то особые обстоятельства, связанные с Арчером Теннисоном. Она полагает, что молчание — лучшая защита; это не так… Бодо, завтра у меня тяжелый день, я попрошу вас отвезти меня домой. Можно сделать вам предложение?
— Да, конечно.
— В котором часу кончается завтра ваш ужин и вы отправляетесь в Вашингтон?
— Ну… что-нибудь около половины двенадцатого.
— Вы могли бы задержаться еще на два часа? Персис подвезет меня к дому около половины второго. Вы не подождете меня в машине за углом? А вдруг я сообщу вам кое-какие факты. Тогда у нас появится отправная точка. Не кажется ли вам, что спасти молодую даму от несправедливости — одна из самых благородных задач, какие могут выпасть на долю молодого человека?