Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2
Шрифт:
Повторение пройденного. Авторитетов нет и быть не может! Не создавайте и не творите кумиров! Ниспровергайте их! Так будет правильней!
Вскоре Маркофьев получил послание от звезд Голливуда и ассоциации топ-морделей, подписи поставили Синди Кроуфорд и Лайза Минелли, Джек Николсон и Вуди Аллен (всего тысяча триста автографов, которые он впоследствии продал с аукциона). Все они требовали и настаивали, чтобы Корсика стала маркофьевской вотчиной.
Стало известно, что мать Тереза и ясновидящая Ванга, не сговариваясь, оставили схожие
Мой друг готовился праздновать победу.
Он танцевал с Йокой-Оной в том самом ресторане посреди Парижа, где снимали знаменитый фильм "Мужчина и женщина". Смуглая тайка прижималась к возлюбленному всем телом.
Я в тот вечер пошел в казино и, пребывая в тоске, спустил все деньги, что у меня были.
По этому поводу Маркофьев заметил:
— НЕУДАЧНИК, ОН И ВО ФРАНЦИИ НЕУДАЧНИК.
И прибавил:
— Есть люди, которые платят за все сполна.
И он пошел в то же самое казино и тоже проиграл все — до цента, до копейки, до последнего гроша и луидора, включая оставшиеся фальшивые финские банкноты.
Даже на билет для Йоки-Оны мы денег наскрести не смогли. Прощаясь с ней в аэропорту, Маркофьев посылал глупышке воздушные поцелуи, а мне говорил:
— Есть люди, которым на роду написано терять. Самой Судьбой им назначено отдавать и дарить, расставаться и утрачивать. Что бы они ни делали, как бы ни старались — им своей планиды не изменить. Даже если восстанут против сложившегося положения — ничего не выйдет. Им порой кажется, что они сумели переиначить свой характер и начали жить для себя. Но это иллюзия! Они облизывают жену и думают, что таким образом упрочивают свою семейную жизнь, а на деле лишь приготовляют и обихаживают собственную супругу для другого или других, из кожи лезут, чтоб она лучше выглядела (и чтоб ее заметил тот, к кому она сбежит и кому достанется впоследствии). Он как в воду глядел! (Примечание автора). Им грезится, что работа, которую они затеяли и волокут индивидуально, ни к кому не обращаясь за помощью и поддержкой, принесет такой же индивидуальный доход, в реальности они рыхлят и унавоживают почву для чужих саженцев (ибо они по природе и консистенции своей — дерьмо и ничем другим не станут), а как разрыхлят, их, будто дождевых червей, нанижут на рыболовный крюк — не пропадать же добру, если на бросовую приманку можно еще и выудить лакомство. Ты — из таких людей…
Помолчав, он добавил:
— А есть люди, которые призваны забирать и отбирать. — И гордо выпятил грудь. — Они бы и рады отпихнуться от прущей в руки удачи и добычи, у них уже есть все, но проплывающее мимо богатство буквально липнет к их ладоням и другим частям тела. Я — такой человек…
Съезжая из отеля, он опорожнил в гостиничном номере все бутылочки из минибара и налил в опустевшие пузырьки воду из-под крана и шампунь из ванной.
— Эти дикари ведь никогда не додумаются сделать ничего подобного, — приговаривал он. И обещал: — Я еще не раз вернусь сюда. На белом коне удачи!
Напоминание. Цель данной книги — научить вас не бояться проигрывать.
В первый же вечер по возвращении на Капри Маркофьев созвал сподвижников — меня, Моржуева, Овцехуева, а также срочно вызванного из Москвы детектива Марину — в комнате с занавешенными окнами (чтоб никто из посторонних не мог подсмотреть и сфотографировать план-схему действий) и развернул перед нами программу дальнейших действий и, как практическое руководство, географическую карту мира, испещренную странными значками: звездочками, крестиками, кружочками и свастиками.
— Звездочки — это места проживания или купленная за рубежом недвижимость высших армейских чинов, ответственных за вывод наших войск из стран содружества, — объяснил он. — Крестики — адреса потомков партийных бонз, флажки — еще живые преступники, расхитители социалистической собственности и народного достояния.
— А кружочки? — подал голос Овцехуев.
Маркофьев улыбнулся:
— Кружочки — любовницы и фиктивно разведенные с хапугами жены. О, тут придется работать лично мне, не препоручая расследование никому…
Я спросил о свастиках.
— Здесь, в Латинской Америке, месте прибежища нацистских преступников, теперь сгруппировалась и колония русских партийных функционеров, — сказал Маркофьев. — Я не тратил время даром и с помощью детектива Марины собрал неплохую картотеку на каждого из неправедных воротил… На каждую нашу потенциальную жертву…
В итоге совещания каждый получил от Робина Гуда наших дней персональное задание.
Пунктом назначения моей командировкой значились Галапагосские острова, где осел и здравствовал бывший личный врач бывшего генсека компартии СССР, успешно закупивший для кремлевской больницы устаревшее оборудование на тридцать три миллиона долларов. При мне были ордера на обыск и арест, а также состряпанное Маркофьевым обвинение (за подписью генпрокурора) и заключение фининспектора, что именно из-за подобной преступной недобросовестности скончалось сто тринадцать шесть пациентов вышепоименованной клиники. Вина за их гибель целиком возлагалась на лекаря, чей капитал (поскольку эскулап, пользуясь своим положением и влиянием, и другим лечебным заведениям впаривал зарубежное старье) исчислялся десятками миллионов. Маркофьев все посчитал правильно: врач-убийца не стал упираться, и, при первых моих словах о необходимости жертвовать на восстановление снесенного ураганом туберкулезного диспансера в Малайзии, состряпал и сам же заверил свидетельство о собственной смерти, после чего отслюнил требуемую сумму.
— Чур больше меня не беспокоить, — сказал он. — Я теперь труп. Меня нет. С меня взятки гладки.
На этом мы ударили по рукам и распрощались, как он думал, навсегда. Я полетел назад, на Капри.
Моржуев тем временем беседовал в Гондурасе с нашим перебежавшим на сторону Интелидженс Сервис разведчиком и требовал с него половину гонорара за предоставленный врагу список российской резидентуры. Перебежчик, пораженный прежде всего тем, что его нашли (а спрятан он был зарубежными коллегами надежно) раскололся, будто гнилой орех. И как миленький, покорно отдал половину полученного за предательство вознаграждения, сказав лишь, что теперь должен застрелиться. Долг офицерской чести требовал от него подобного шага.