Теория Глупости, или Учебник Жизни для Дураков-2
Шрифт:
Я думал: знает ли она хоть что-нибудь о его прошлом? И настоящем? Но разве ей не надо было знать! ЛЮБОВЬ ПИТАЕТСЯ ВОТ УЖ НЕ ПОЗНАНИЕМ! И ни прошлое, ни постороннее не имело отношения к данному мигу!
Кроме того, я помнил (моя беда была, что я все помнил): каждый считает себя умнейшим. И живет, следуя восточной поговорке: В МИРЕ ДВЕ ГОЛОВЫ, ОДНА У МЕНЯ, ДРУГАЯ ПОДЕЛЕНА МЕЖДУ ВСЕМИ ОСТАЛЬНЫМИ ЛЮДЬМИ.
Что я мог сказать ей о будущем ее чувства? (А так хотелось ее предостеречь!) Маркофьеву же всегда плевать было на мои предостережения. (А ведь нас ждало
Надо было мне это им говорить? Или следовало просто безотчетно за них двоих порадоваться? Порадоваться за Маркофьева, что ему повезло и он, наконец, встретил ту, которую искал? Испытать гордость и отчасти грусть за Йоку-Ону — потому что Маркофьев, я знал, уже не найдет сил пронести ее на руках по жизни. А ведь именно этого она заслуживала. Я же ведал: он хочет, чтобы на руках носили его… Но какое все это имело значение, если они обрели любовь?
Маркофьев решил взять Йока-Ону в Европу.
Путь наш лежал в Берлин.
Возле рейхстага переселенцы из России торговали фронтовыми наградами и боевой амуницией времен второй мировой войны. Маркофьев, поддразнивая нищих соотечественников кричал:
Говорит Берлин.Доедаем последний блин!Говорит Москва.Нету хлеба ни куска!А потом очень серьезно спросил, не найдет ли здесь сбыта бронетехника — танки и катюши. Но за столь крупногабаритный товар ему предложили слишком скудные комиссионные…
— Каждый зарабатывает как может, — задумчиво повторял Маркофьев, когда мы шли по Александр-плац на прием к Шредеру.
Тот не отважился признать права Маркофьева на Корсику, но конфедециально обещал, что, в случае если другие лидеры восьмерки выскажутся определенно "за", он к ним примкнет.
Зато бывший канцлер Колль принял нас с распростертыми объятьями… Обнял Маркофьева и расцеловал, а Йоке-Оне презентовал гипсовый герб города Бонна.
— Я на предыдущие выборы отстегнул ему три миллиона зеленых, а он проиграл, — открыл мне секрет такой сердечности Маркофьев. — Шредер, которому я дал всего два, не может мне этого простить. Кстати, запиши пять лимонов в убытки…
— Но ведь это было давно, — сказал я.
— Ты запиши… Чтобы меньше было платить компаньонам, Моржуеву и Овцехуеву, — улыбнулся он.
В одной из пивных Мюнхена ему понравилось, что у каждого из посетителей есть свой персональный шкафчик, куда прячут кружку клиента. Ключ от шкафчика завсегдатаи забирали с собой…
— Непременно введу такой порядок на Корсике, — обещал он.
Странствуя с Маркофьевым, я наблюдал, сопоставлял, сравнивал, делал умозаключения.
Почему в России не торгуют, даже зимой, подогретым вином? С ее-то морозами, ветрами, холодами, промозглостью, сыростью… Выпил стаканчик согревающего глювайна — и согрелся. Мы пили горячее вино в Австрии и Словакии, Венгрии и Черногории…
А до чего комфортно в Европе путешествовать! Пришел на вокзал, а там не только расписание движения поездов, но и картинки-схемы составов: в этом столько-то вагончиков, из них два — первого класса, в другом — нет ресторана, зато есть спальные покои…
Знаете, как борются с гололедом, к примеру, в Вене? Посыпают мостовые и тротуары мелкими камушками. Щебенкой. Галькой. Прохожим на таком грунте не скользко, а машины, весом своим давя на камнные дробинки и фасолинки, крошат лед, очищают проезжую часть…
Уж не говорю о том, что в России, стоит смешать пиво с водкой или коньяк с портвейном — получается бяка, голову окутывает дурман, затылок ломит… А если подобную смесь произвести в зарубежных условиях — ничего похожего не происходит, чувствуешь себя превосходно, из постели утром поднимаешься бодрячком…
Даже у Йоки-Оны голова не болела…
Возле пропускного пункта на границе Германии с Болгарией тянулась длиннющая очередь машин. Мы пристроились в хвост и ждали. Из-за ограды нам грозил увесистым камнем цыганский мальчишка.
— Дай десять долларов, а то брошу и разобью ветровое стекло, — путая немецкую и болгарскую речь, кричал он.
Маркофьев вышел из автомобился и дал парнишке купюру.
— А что делать? Куда деваться? — сказал он. — Ремонт обойдется дороже. — И резюмировал еще более уверенно. — Да. Каждый зарабатывает как умеет.
Уже когда потягивали ракию в софийской механе, он прибавил:
— Парнишка утвердил меня в мысли. Подарил идею. Пришло время собирать камни. За пазухой.
После завтрака у Ля Пенна мы прогуливались в Булонском лесу.
— Все о, кей, — удовлетворенно говорил Маркофьев, обнимая Йоку-Ону. — Иначе и быть не могло. После того, как я подарил его супруге бриллиантовое колье. И такие же подвески. Кажется, именно их вызволял Д,Артаньян из лап герцога Бекингемского…
При этом мой друг выглядел разочарованным.
— Я думал, в Булонском лесу на деревьях растут булки, — шутил он. — А тут только негры и арабы. Белого человека скоро придется заносить в Красную книгу. Что их всех, этих цветных, тянет в центры нашей европейской цивилизации? У них своя культура, свои традиции. Нет, слетаются, даже угоняют самолеты, лишь бы получить вид на жительство. И при этом продолжают бороться за воцарение того режима, таких правил, от которых бежали…
Посреди зелени мы наткнулись на скульптурную группу: лисица, виноград, ворона.
— Неужели и здесь, во Франции, известна наша басня? — растроганно произнес я.
Но вместо дородного дедушки Крылова рядом с персонажами, сгруппировавшимися вокруг головки сыра, высилось изваяние незнакомого мужчины.
— Да это Лафонтен, французский баснописец, — подтвердил Маркофьев. — Дедушка Крылов воспользовался его сюжетом. Или Лафонтен воспользовался дедушкиным. Без всяких ссылок на авторство. То есть, попросту говоря — они друг у друга тырили, лямзили, присваивали… И ничего. Никто никого за это не осудил. Не заклеймил. Не устыдил. А ты устроил из-за украденного у тебя сюжета… — Он подытожил. — Уж если великие, небожители шли на воровство, чего требовать от нас, простых смертных?